Александр Колпакиди - Суперфрау из ГРУ

За чаем состоялся основной разговор. Гости перечислили несколько фактов из швейцарского периода жизни Урсулы. Они снова и снова подчеркивали, что им известно о том, что Урсула разочаровалась в коммунизме, что она все время проживания в Англии была лояльной английской гражданкой, что у них нет к ней никаких претензий. Так почему бы ей не рассказать о своей работе в Швейцарии? Урсула согласилась, с тем, что она была лояльной гражданкой Великобритании, но стояла на своем: она не обязана рассказывать английским контрразведчикам о том периоде своей жизни, когда она еще не была английской гражданкой. О времени пребывании в Англии — пожалуйста, любые вопросы! Но этот период их не интересовал. Их не интересовали даже политические взгляды Урсулы — гости упорно считали ее антикоммунисткой. Это было несколько странно: они в Леном открыто состояли в коммунистической партии, выписывали партийную газету. Ее отец и брат тоже симпатизировали левым. Пришлось расставить все по своим местам, объяснив визитерам, что она отнюдь не считает себя антикоммунисткой, и что, с ее точки зрения, левые взгляды и лояльность друг другу не противоречат. «Что же произошло? — напряженно думала она. — Откуда им все это известно? Неужели, все-таки, Фут?» До нее доходили слухи о предательстве Аллана, но в это трудно было поверить.

Однако вскоре эта догадка подтвердилась самым непосредственным образом. Гости выразили желание побеседовать с Леном, который все это время работал в саду. Урсула позвала его. Первое, о чем спросили ее мужа — правда ли, что он был хорошим знакомым Аллана Фута? «Фути? — переспросил Лен. — Да. А что он сейчас поделывает?»

Урсула налила раздраженным гостям еще чаю. Действительно, им было от чего прийти в расстройство. Супруги ни о чем не сговаривались, но Лен отвечал точно то же, что и его жена. Он тоже отказался говорить о швейцарском периоде своей жизни. Тоже заявил, что он вовсе не антикоммунист, несмотря на некоторые разочарования. В общем, эта парочка оказались крепким орешком для английских контрразведчиков. Если бы огорченные гости знали, с кем они разговаривают, кого пытаются так просто и примитивно «расколоть»! Что перед ними не люди, два-три года бывшие советскими агентами, а профессиональные разведчики, и что эта милая вежливая женщина еще совсем недавно была советским резидентом в их собственной стране. Но об этом Фут знать не мог, а значит, не знала и английская контрразведка…

Уходя, один из джентльменов сказал: «А у вас здесь очень мило. Я сам не прочь был бы пожить так». На что Урсула ответила: «За чем же дело стало? У меня как раз сдается комната». По почему-то на это любезное приглашение он не откликнулся.

Похоже, что МИ5 (пятый отвел военной секретной службы — контрразведка) поверила Футу, что Урсула и Лен «разочаровались» в коммунизме — так же, как в нем разочаровался и сам Фут. По крайней мере, слежки за ними не было ни до, ни после визита — Урсула и Лен были слишком опытными разведчиками, чтобы не заметить «хвоста». Но, одно этот визит означал однозначно: в Англии им на советскую разведку больше не работать. Они до сих пор не знали, по какой причине Москва прервала с ними связь, но, согласно строгим правилам конспирации, с момента визита контрразведчиков все и всяческие связи должны быть немедленно прекращены.

В ноябре Урсулу постиг еще один тяжелый удар: умер отец. Как оно обычно и бывает, по настоящему работу профессора Кучински оценили тогда, когда он уже не мог этого услышать. В письме от социалистической Единой партии Германии говорилось: «Его кончина — тяжелая утрата для немецкого народа, ибо профессор Кучински не только воплощал современную прогрессивную науку и исследовательскую работу, которые он сознательно поставил на службу рабочему классу, но и, даже находясь в эмиграции в Англии, чувствовал себя крепко связанным со своей немецкой родиной, страдал вместе с нею и боролся за нее. Всей силой своей личности он ратовал за единство немецких антигитлеровских сил. Его безупречная объективность, неизменная терпимость по отношению к инакомыслящим сделали его центром притяжения для передовых, демократически настроенных немцев в Британии…» В связи с кончиной отца Юрген получил множество писем. Урсула писала ему несколько позже: «Как хотелось бы, чтобы папа и мамочка могли при жизни ощутить хоть какую-то долю такого уважения и симпатии». Они чуть-чуть не дожили до свидания с родиной: Юрген как раз в это время пытался организовать возвращение родителей в освобожденную от нацистов Германию. После того, как стало ясно, что работа на советскую разведку прекращена, Урсула тоже решила вернуться.

Прежде всего об этом следовало посоветоваться с Юргеном, который был уже в Германии. В январе 1948 года она попыталась съездить туда, чтобы увидеться с братом, но получила отказ от американского военного управления, которое разъясняло, что поездки в Германию и Австрию разрешаются только в крайних случаях. Секретарша предложила ей наведаться «как-нибудь летом», не сказав, правда, летом какого года. Пришлось ограничиться перепиской. Брат посылал ей письма, газеты, свои статьи. Урсула читала их с радостью. Проблемы новой Германии интересовали ее с первого дня.

Наконец-то, в январе 1948 года, им удалось встретиться. Это произошло в Праге. Урсула безмерно обрадовалась встрече с братом, которого она так любила. Отбросив обычную сдержанность, она обнимала Юргена и повторяла: «Я так счастлива, теперь все будет хорошо!» — совершенно забыв, что он терпеть не может всяких там изъявлений чувств. Юрген хотел услышать нечто конкретное: что его сестра собирается делать и чем он может ей помочь? Он и в Праге был по горло занят и смог уделить сестре, проделавшей ради него такой путь, всего лишь два раза по получасовой встрече. А у нее было столько проблем: тяжелое душевное состояние Лена, безденежье, непонятное будущее. И, в первую очередь, отсутствие связи с Центром. Тем более, что, как сказал Юрген, без согласия Центра ее возвращение в Германию становится довольно проблематичным.

И тогда она решилась на неположенный шаг. Урсула пошла в советское посольство в Праге и оставила там письмо для Центра. Конверт она адресовала военному атташе, а на самом письме написала: «Директору армейской военной разведки, Москва, Арбат». Отправитель: «Соня, Бразилия». В самом письме, которое, естественно, было зашифровано. Урсула писала о прекращении связи и просила разрешения вернуться в Германию. Еще раз описывала местонахождение тайника, на случай возможных недоразумений. (Забегая вперед, можно сказать, что недоразумение, действительно, имело место. Центр и не думал бросать столь ценного работника на произвол судьбы. Уведомление о прекращении связи и деньги были положены под четвертое дерево слева от туннеля, а не четвертое дерево по тропинке, ведущей в лес, под которым искала тайник Соня. Кто-то ошибся).