Иван Лаптев - Власть без славы

Может быть, потом Громыко и жалел об этом. Не знаю. Я много раз бывал у него в кремлевском кабинете, на котором в 1988 году появится сначала табличка «Председатель Верховного Совета СССР М. С. Горбачев», затем — «Президент Союза СССР М. С. Горбачев», а в июне 1991 года — «Президент РСФСР Б. Н. Ельцин». Громыко сидел в этом кабинете, явно скучая, — по сравнению с работой, которой он занимался десятилетия, это была синекура. Он радовался посетителям, долго и подробно расспрашивал о делах. Телефоны на столе молчали. Я приглашал его в «Известия», он с удовольствием приехал и провел в редакции полдня. Однажды позвонил с обидой: «Вот вы опубликовали материал Кондрашова о Карибском кризисе, а почему же ко мне-то не обратились? Я ведь непосредственно вел переговоры с Кеннеди по этому вопросу!» Мы немедленно сделали полосу его воспоминаний об этой острейшей международной ситуации, поставившей мир на грань ядерной войны, он был доволен. Но когда я предложил ему, мол, давайте, Андрей Андреевич, поговорим о том, как начиналась война в Афганистане, как принималось решение о вводе наших войск, он замкнулся: «Это решение принимали Брежнев, Устинов и Андропов. Я тут не участвовал». Потом, на 1-м съезде народных депутатов СССР, мы поднимем документы Политбюро и выясним: Громыко участвовал в той же степени, что и названная им тройка. Но не дрогнул при разговоре, отказался. Кремень-человек был А. А. Громыко.

Раз уж мы упомянули Д. Ф. Устинова, надо посвятить несколько строк и этому члену Политбюро. Обязательно надо, так как именно ему, Маршалу Советского Союза, министру обороны СССР принадлежало после смерти Брежнева решающее слово, кому быть во главе партии и страны. И я не поручусь, что, проживи Устинов еще год, события на пленумах ЦК КПСС в марте и апреле 1985 года развивались бы так же, как они пошли без него. Это Дмитрий Федорович сказал председателю Совета Министров СССР Н. А. Тихонову после заседания Политбюро, предопределившего избрание Генсеком К. У Черненко, слова, которые потом много раз цитировал А. И. Вольский: «Ничего, Коля. Костя (Черненко. — Авт. ) для нас более подходящий». Да и Горбачева он «успокоил», сообщив ему, что скажет Косте, чтобы тот поручил вести заседания секретариата именно Михаилу Сергеевичу, как это потом и произошло, несмотря на возражения некоторых членов Политбюро.

Сам Д. Ф. Устинов был колоритнейшей фигурой. В 33 года, в самом начале войны, Сталин назначил его наркомом вооружений. С тех пор он прошел практически все должности и в правительстве СССР, и в ЦК КПСС. Всу, что имела Советская, а сегодня имеет Российская армия — самолеты, танки, ракеты, артиллерия, боевые корабли, военная наука, любое снаряжение, — всё это, прямо или косвенно, связано с именем Устинова, с 1941 по 1984 годы «задававшего тон» отечественной оборонной промышленности. Его авторитет в армии, в партии, в народе был совершенно непоколебим и недосягаем даже для генсеков. И хотя справедливости ради надо отметить, что именно под влиянием Устинова страна из года в год взваливала на себя непосильные ей военные расходы, а экономика все в большей степени обслуживала «оборонку» и милитаризировалась, тем не менее, пожелай Дмитрий Федорович возглавить партию и страну, никто бы не смог ему препятствовать, уступили бы и Андропов, и тем более Черненко.

Почему же не пожелал?

Мне кажется, я услышал ответ Устинова на этот вопрос, который ему, разумеется, никто не задавал, еще в 1978 году, перед самым своим уходом из аппарата ЦК КПСС.

В тот год исполнялось 60 лет Советской Армии. Естественно, в Москве и в других городах СССР эту дату торжественно отмечали, а член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР Д. Ф. Устинов должен был выступить в Кремлевском Дворце съездов с соответствующим докладом. Пресс-группа Минобороны подготовила доклад, но Политбюро его фактически забраковало. Кто-то порекомендовал маршалу в качестве спасателя меня. Доклад удалось быстро поправить, но возник конфликт с генералами из «пресс-группы»: я вписал в текст абзац о роли союзников, то есть США, Англии и Франции, в победе над фашистской Германией, генералы были против — победа только наша. Спорящие стороны стояли на своем. Доложили докладчику. Он пригласил на разговор меня одного, кабинет министра обороны тогда располагался на втором этаже здания Генштаба на бывшей улице Фрунзе, нынешней Знаменке. Там сидели раньше и Жуков, и Малиновский, и Гречко.

Мы были с Устиновым вдвоем и присели у стола заседаний только на минутку.

— Сынок, — так вот обратился он ко мне. — Ты считаешь, что сказать о союзниках нужно? Это важно?

Я стал объяснять, что это абсолютно необходимо, что славы Советской Армии от этого не убудет, а, напротив, прибавится. И кроме того, доброе слово о бывших союзниках — это возможность еще раз пригласить их к сотрудничеству.

Устинов внимательно выслушал и согласился.

Думаю, что этот эпизод многое объясняет. Дмитрий Федорович не был политиком и не считал себя таковым. Его стихией было производство, а политические тонкости он воспринимал трудно. Потом, когда мы с ним много раз встречались на заседании упомянутой выше идеологической комиссии Политбюро ЦК КПСС, возглавляемой Громыко, я имел случай убедиться в этом. В. М. Чебриков, Б. Н. Пономарев, М. В. Зимянин и другие отнюдь не мягкие люди выглядели рядом с ним карьерными дипломатами. Устинов это чувствовал и оценивал свои возможности адекватно. Почему и не давал повода даже для разговоров о том, что он присматривается к посту генсека.

Сказывалось, конечно, и сталинское партийное воспитание. Когда Ю. В. Андропов стал секретарем ЦК КПСС, опытные партийцы все поняли: это готовится замена Брежневу, и Устинов такой выбор открыто поддержал.

Об Андропове я уже не раз упоминал, но думаю, что нелишне будет и добавить кое-какие штрихи, к облику, может быть, самого яркого и крутого из кагорты «вождей», особенно впечатления от первой встречи.

…Накануне мы договорились, что Юрий Владимирович приедет на встречу с рабочей группой. Утром встали пораньше, приготовились. Часов в 8 у въезда на территорию Горки-10 заняли места два лейтенанта баскетбольного роста в крытых полушубках. Минут через 15 пришла «Волга», трое «ребят», вежливо поздоровавшись с нами, расположились в вестибюле. В 8.45 лейтенанты распахнули ворота, «членовоз» легко подрулил к каменным ступеням парадного входа. Стекло правой задней дверцы было опущено, Андропов сидел не на основном заднем сиденье, а на откидном стульчике, которые в ЗИЛах и «Чайках» крепятся к спинке переднего сиденья. Оказалось, он всегда так ездит — с опущенным стеклом и на откидном сиденье, видимо, в машине ему просто не хватало воздуха.

Мы встречали его у входа, он поздоровался за руку, все вместе поднялись на второй этаж в кабинет Горького. За стол пролетарского писателя он сесть не захотел, сел в рядок с нами. Поговорили о том, какие проблемы были в работе над его докладом. Неожиданно он спросил: