Иван Лаптев - Власть без славы

Все эти расчеты были опрокинуты тонким и точным тактическим ходом Горбачева.

На заключительном заседании конференции, когда принимались названные выше резолюции и голосование набрало хорошую инерцию, Горбачев, явно волнуясь — помню, он почему-то не сидел, а стоял за столом президиума, — вынул из левого внутреннего кармана своего пиджака небольшую бумажку. Он как-то неловко переминался с ноги на ногу, наклонялся вперед, хотя его голос звучал так же уверенно и четко, как обычно.

Он сказал довольно большую речь, помянув там и Ельцина, и значение конференции, и важность поправок, внесенных делегатами в резолюции. Но сумел при этом трижды (!) с разных сторон рассмотреть тему безотлагательности исполнения принятых решений.

«Давайте не будет откладывать реформу политической системы в целом, он необходима, чтобы двигать процесс перестройки», — как заклинание несколько раз повторил он. И затем не от имени Политбюро, а от имени президиума конференции (очевидно, он понимал, что Политбюро с ним могло решительно не согласиться — даже на такие уловки приходилось тогда идти!) предложил принять еще одну «краткую резолюцию», которой на руках у делегатов не было, которая, по сути дела, и не обсуждалась. Она называлась «О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы страны» и содержала, понятно, традиционную преамбулу об историческом значении XIX партконференции и всего лишь два кратких пункта:

«1. Провести в этом году отчетно-выборную кампанию в партийных организациях, руководствуясь решениями конференции о реформе политической системы, демократизации жизни партии.

Осуществить до конца нынешнего года реорганизацию партийного аппарата, внести необходимые изменения в его структуру с учетом принятых решений о разделении функций между партией и Советами.

2. Конференция высказывается за внесение на рассмотрение очередной сессии Верховного Совета СССР проектов законодательных актов по перестройке советских органов, необходимые изменения в Конституцию СССР, а также организацию выборов и проведение съезда народных депутатов в апреле 1989 года, на котором образовать новые органы государственной власти».

Зачитав эту наиважнейшую резолюцию, ради которой, собственно, и собралась конференция, Горбачев тут же поставил ее на голосование:

— Кто «за»? «Против»? Воздержался? Принимается единогласно!

Аплодисментов нет.

У меня создалось впечатление, что зал в этот момент ничего не видел и не слышал. В чем, в чем, а в такого рода «тактике» наши партийные работники были изрядно поднаторевшими специалистами. Они с полной ясностью, пусть и с минутной задержкой, поняли, что стоит за этим коротким решением, ими же и принятом, — теперь все установки конференции, которые они вскоре назовут «прожектами Горбачева», нельзя будет утопить в областном или краевом болоте, сроки выборов названы точно, они состоятся, машина запущена, и многим из них не увернуться от ее колес.

— Что мы натворили! Как он нас окрутил! — слышались голоса, когда мы толпой покидали Кремлевский Дворец съездов.

— Брось ты Лазаря петь раньше времени! — неслось в ответ. — Вот изберешься председателем облисполкома, все рычаги у тебя будут в руках, куда и кто без тебя двинется!

— А пресса, эти крикуны, ты что, не видишь, какую они волну гонят?!

— Пока гонят. Пока! — зловеще сообщали из группы, уходящей уже по Ивановской площади Кремля.

Да, машина была запущена.

Сейчас можно задаться справедливым вопросом: ну, собрали конференцию, ну, выработали резолюции, ведь решающее слово должно оставаться за законодательной властью? Почему о ней-то почти ничего не говорилось? Почему все, относящееся к ее компетенции, уже как бы предрешено?

Да потому, что сессии Верховного Совета СССР старого образца и состава были отлажены до автоматизма. Однажды, уже в 1991 году, мне попал в руки листок «партитуры» одной сессии. Впрочем, здесь требуется определенное пояснение.

Дело в том, что до Горбачева с официальных трибун ни одно слово не произносилось, не будучи предварительно написанным и даже утвержденным, то есть включенным в «партитуру» того или иного мероприятия. И официальные выступления Горбачева были такими же до тех пор, пока Политбюро ЦК КПСС сохраняло силу и влияние. Дольше всего этот порядок просуществовал, очевидно, в органах советской власти, где прямая речь началась только с 1-го Съезда народных депутатов СССР. Правда, «партитура» писалась и потом, но только уже как краткий план заседания: какой вопрос на очереди, когда сделать перерыв, на основе какой статьи регламента проводится голосование, при каких условиях решение считается принятым и так далее. «Партитура» же старых сессий была замечательной вот в каком отношении: после слов «Ставлю вопрос на голосование. Кто «за»? «Против»? Воздержался?» в ней значилось: «Принято единогласно!» То есть не было еще заседания, никто еще ничего не докладывал, не обсуждал и не голосовал, а председательствующий уже держал в руках конечный результат. Поэтому председатели палат Верховного Совета СССР, работу которых я наблюдал, да и лично их хорошо знал, — А. Э. Восс и Л. Н. Толкунов — проводили голосование, не глядя в зал, не отрывая глаз от подготовленной аппаратом шпаргалки. А когда при голосовании уже на последней сессии старого Верховного Совета СССР депутат академик Р. З. Сагдеев по какому-то вопросу поднял руку «против», нам пришлось хором кричать из глубины зала: «Есть «против»!», чтобы председательствующий изумленно сообщил: «Один «против»!»

Ясно, что никаких хлопот с таким парламентом не могло быть, почему его и не очень принимали в расчет. Действительно, на осенней сессии 1988 года Верховный Совет очень быстро и без больших дебатов принял нормативные акты и о новом порядке выборов, и о новом их сроке, закончив на этом свою политическую жизнь.

Тем самым была открыта дорога другой политике, к которой мы шли четыре года взаимного обучения и взаимных уступок, постепенно уверяясь в том, что перестройка «на социалистическом фундаменте» рождает нечто совершенно несообразное, но все еще не решаясь сказать об этом во весь голос. Мы, газетчики, может быть, лучше других слышали, как трещит этот «фундамент», на своем собственном опыте приходили к выводу, что, если тоталитарный режим — любой, не только отечественный — упускает из-под контроля хоть одно живое слово, он обречен. Но рядом с глобальными по характеру и значению сдвигами для нас всегда существовала та повседневность, которая составляет жизнь миллионов и миллионов. Она, конечно же, тоже ощущала приближение перемен, но анализ их причин и последствий на уровне массового сознания провести невозможно. Чтобы хоть как-то помочь своим читателям, зрителям, слушателям разобраться в происходящем, мы бросились в подготовку и проведение новых выборов народных депутатов СССР как в первую волну, что идет после мертвого штиля.