Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня

...Только один в нашем лыжбате иуда нашелся, который за чечевичную похлебку продался. Небось сейчас в фашистском лагере вонючую баланду хлебает и картофельными очистками пополам с землей давится.

...А если и на самом деле подкармливают фашистского холуя? Что с того? Как можно променять на сытную еду Родину?! Да еще в тот страшный час, когда ей в горло вцепился смертельный ворог! Не-е, лучше уж помереть с голоду под нашенской березкой или потонуть в бездонной волховской чарусе!

...Про березку я не промежду прочим, а с умыслом упомянул. Запал мне в душу такой случай. На взлобке возле Трубицкой канавы растет несколько старых обомшелых берез. В апреле - мае на каждой из них висело по солдатскому котелку, а то и по два. Пошел я как-то поутру на нашу березовую ферму и вижу: стоит на коленях солдат, обняв руками ствол березы. Потряс его за плечо - не отвечает, мертвый уже. До березы кое-как дотопал, а дотянуться до котелка с соком уже не хватило сил.

...В мае - июне и у нас в лыжбате такие случаи были: от чрезмерного истощения некоторые бойцы угасали тихо-тихо, как дотла выгоревший светильник. Взять хотя бы Веретенникова. Кончился привал, комроты командует: "Подъем!" - а он как лежал, так и лежит на боку. Его комвзвод даже обругал да за шиворот приподнял. Оказывается, наш Кирилл на вечный привал умостился...

...Весной особенно наглядно видно, что война враг не только людям, но и всему живому - птахам, зверям. Приали из дальних стран грачи, скворцы и не находили своих старых гнездовий. Избы спалены, деревья спилены и на землянки, бункеры порастасканы. Погорельцы подолгу кружили над пепелищами и голосили на своем птичьем наречии... Потом делали прощальный круг - и уали искать новое пристанище...

...Бывало, стою ночью в дозоре и прислушиваюсь, как подает голос живое и даже в предутренний час не может угомониться смерть. Где-то в отдалении на затопленных водой и недоступных человеку болотах гогочут гуси и крякают утки, курлычут журавли... А в другой стороне, там, где "долина смерти", не утихает канонада: фашисты все туже сжимают горло 2-й ударной...

...Вокруг моего поста идет лягушачий концерт. Певуны шпарят без передыху. Они мои надежные помощники, так сказать, подчаски. Ежели ко мне подберутся вражеские разведчики, хористы притихнут - подадут мне знак об опасности.

...Но вот в разгар концерта раздается одиночный взрыв: "Па-а-ах!.. п-ш-ш-ш!.. буль-буль-буль!.." Что за оказия? Может, вражеский лазутчик на противопехотке подорвался? Нет, не похоже. Взрыв противопехотной мины более резкий и без всяких там прибавок вроде "п-ш-ш-ш!" и "буль-буль!". Скорее всего, взорвалась конская туша, такое случается. Не всех павших коней мы съели. До некоторых, утонувших в болотах, не удалось добраться. И вот, когда все порастаяло, под напором внутренних газов туши стали лопаться.

...В ту пору немало всплыло в волховских топях и человеческих трупов. В воде утопаем, а с питьевой водой ой как худо. И немцу не сладко приходилось, ведь впритык с нами стоял. И вот он какую штуковину сотворил: стал сверху, с самоов, наши позиции хлоркой посыпать да карболкой поливать...

...Пришел приказ на выход из окружения. Однако не всем же сразу кинуться-ринуться к Мясному Бору, кому-то надо немца держать. А то он в момент на шею сядет и в болото втопчет. Тут уж кому какая фронтовая планида выпала. Наш лыжбат до последних дней задерживали. Прорвались мы через "долину смерти" 24 июня, а на следующий день немец насовсем перекрыл горловину.

...Да, выходили, пробивались, прорывались... А выглядело это так: у одних еще остались силы, чтобы на ногах стоять и отстреливаться, другие ползли, третьих под руки вели, четвертых на плащ-палатках волоком тащили... Я подорвался на мине, когда оставалось одоь последний километр. Спасибо старшине Фунину и санитару Вахонину - не оставили меня, доволокли-таки. В последний момент и Фунина ранило: осколком мины вырвало кусок мяса со спины.

...Наконец вот она - Большая земля! Тот же побитый снарядами и минами сосенник и ельник, однако свободный, без немца. Ежели б не лежал пластом, так стал бы на колени и расцеловал бы матушку родную. Некоторые вышедшие окруженцы так и делали.

...А в лесу дымят кухни, разбиты госпитальные палатки, работает походная фронтовая баня. Тех, кого надо срочно отправить на перевязку, на операцию, ждут повозки и санитарные машины. На Большой земле уже давным-давно перешли на нюю форму, а мы, окруженцы, и в конце июня все в том же зимнем обмундировании: ватные штаны и телогрейки, шерстяные свитеры и теплое белье, шапки-ушанки и все прочее январско-февральское облачение. И бороды, и глубоко запавшие глаза... Истинно святые великомученики с автоматами и гранатами в руках!

...Когда мы, лыжники 172-го, собрались до кучи, то оказалось нас шестьдесят человек. Я с Гилевым попал в одну палату боровического госпиталя. На соседних койках лежали. Наш политрук был очень плох. Часто впадал в беспамятство и в бреду громко командовал, водил третью роту на прорыв. Он умер во время операции, сердце не выдержало.

...А я вот выдюжил. Теперь все думаю: как она, моя одноногая жизнь, сложится? Обратно на сплав путь заказан, на костылях по бревнам не поскачешь. Вот и точат, точат меня мысли, как шашель дровину, - на какой жизненный "рейд" мне после госпиталя податься?

Забытый орудийный гром

Мне память по ночам тревожит...

Да, я не в силах об ином,

Да, я пишу одно и то же.

Сергей Орлов

Часть 6. Встречи с прошлым

Они властно зовут нас

Воспоминания властно зовут каждого ветерана Великой Отечественной войны в те места, где ему довелось воевать. Хочется найти следы тех окопов, в которых мок промозглой осенью и мерз в зимнюю стужу; хочется найти остатки той землянки, в которой сушил у печурки портянки; хочется узнать то приметное дерево, под которым стояла походная кухня; хочется разыскать то болото, из которого тебя, тяжело раненного, вытащили санитары; хочется постоять с обнаженной головой у братской могилы, в которой покоятся твои однополчане; хочется повидаться с фронтовыми друзьями, оставшимися в живых... Хочется посмотреть на те селения, которые освобождала твоя часть...

Воспоминания властно зовут каждого из нас: ты должен, ты должен, ты должен! Тебе не будет успокоения, пока ты не побываешь там. И мы, ветераны, повинуясь этому зову, едем туда, где когда-то участвовали в сражениях, где решались судьбы Родины. Едем, не считаясь с возрастными недугами, едем, невзирая на дела, едем за сотни и тысячи километров.

Война, особенно в наиболее тяжелых ее проявлениях, - скажем, в таких, как затяжные, кровопролитные бои, - настолько несовместима с нормальным, привычным человеческим бытием, что на фронте мне порой казалось, будто нахожусь в мире ирреальном, фантасмагорическом, в мире не нашего трехмерного пространства, а в зловещем царстве человеконенавистника Кащея.