Джон Рональд Руэл Толкиен - Письма

Сегодня утром прочел лекцию; обнаружил, что «Птичка и Младенец» [1] закрыт, но тут меня окликнул голос, долетевший ко мне через поток машин, заменивший собою Сент-Джайлс, и углядел я на противоположной стороне дороги обоих Льюисов и Ч. Уильямса, неприкаянных и изнывающих от отсутствия влаги, точно вытащенное на берег судно. В конце концов мы разжились четырьмя пинтами сносного эля в «Королевском гербе» — по цене 5 шиллингов 8 пенсов..... Надеюсь увидеться с ребятами завтра; в остальном жизнь такая же яркая, как вода в канаве.....

Ну вот, пожалуйста, день уже и заканчивается. Такого роскошного заката я вот уже много лет не видел: прямо над горизонтом разливается далекое бледное сине-зеленое море, а над ним, гряда за грядой, воздвигается берег — пламенеющие херувимы огня и золота, тут и там пронизанные туманными струями — точно пурпурный дождь. Возможно, это — предвестие какого-нибудь небесного веселья поутру: барометр, во всяком случае, поднимается.

1. Шутливое прозвание паба «Орел и дитя».

[О Г. К. Честертоне]

П[рисцилла].... вот уже много вечеров, как продирается через «Балладу о белом коне»; пытаясь объяснить ей наиболее трудные для понимания моменты, я убеждаюсь, что книга не так хороша, как мне казалось. Финал вообще абсурден. Трескучие, блестящие слова и фразы (когда это не кричащие краски, а и впрямь нечто стоящее) не в силах замаскировать того факта, что Г.К.Ч. ни малейшего представления не имел о «Севере», будь то языческом или христианском.

[Кристофера перевели в лагерь под Стандертоном в Трансваале.]

23-25 сентября 1944 (FS 51)

Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд

Дорогой мой!

Нынче утром получили от тебя еще одно микрофильмированное письмо, как раз накануне твоего отъезда в Стандертон..... Мне ужасно приятно, что главы ты одобрил. Как только получу их назад, вышлю тебе следующую порцию; на мой взгляд, она еще лучше («О кролике, тушеном с травами», «Фарамир», «Запретная заводь», «Дорога до перепутья», «Лестницы Кирит Унгола», «Логово Шелоб» и «Выбор мастера Сэмуайза»).....

Дома новостей немного. В Оксфорде света становится все больше. С окон постепенно снимают затемнение; на Банбери-Роуд — фонари в два ряда; а кое-где в переулках — обычные фонари. В четверг вечером отправился к «Инклингам» и, представляешь, впервые за пять лет ехал при свете, прямо как в мирное время, до самого Модлина. Были оба Льюиса и Ч. Уильямс; в придачу к приятной беседе — вот уже много лун был лишен-такого удовольствия, — послушали последнюю главу из книги Уорни, статью К. С. Л. и длинный образчик его перевода из Вергилия [1]. Домой отправился уже за полночь, часть пути прошел вместе с Ч. У., и разговор зашел о том, как трудно понять, что общего в понятиях, ассоциируемых со свободой в нынешнем значении этого слова, — если в них вообще есть нечто общее. Я в наличие этого общего не верю; само слово настолько затаскано пропагандой, что уже утратило какую бы то ни было значимость для разума и превратилось просто-напросто в дозу эмоций, стимулирующую накал страстей. В большинстве случаев оно вроде бы подразумевает следующее: те, кто над тобой стоит, должны говорить (от рождения) на том же самом языке — вот все, к чему в конце концов сводятся все запутанные представления о расе или нации; а в Англии — о классе, если на то пошло..... Разумеется, западные военные новости изрядно занимают наши умы; но тебе они известны ничуть не хуже, чем нам. Тревожные ныне времена, невзирая на преждевременное ликование.

Закованные в броню парни пока еще в гуще событий, и полагают (сдается мне), что гущи еще много будет. Не понимаю я позиции Би-би-си (а также и газет — так что, видимо, главный источник — М[инистерство] И[нформации]): утверждается, что немецкая армия — это разношерстное сборище маркитантов и деморализованных неудачников, при том, что, судя по их же отчетам, эта армия оказывает яростнейшее сопротивление отборнейшим, превосходно экипированным войскам (а они и впрямь таковы), лучше которых в жизни не выходило на поле битвы. Англичане гордятся (или гордились раньше) своей способностью «вести себя спортивно» (что означает, между прочим, отдавать противнику должное); впрочем, один раз побывав на футбольном матче между командами высшей и первой лиги, убеждаешься, что умением вести себя спортивно обладают отнюдь не большинство обитателей этого острова. Однако грустно видеть, как наша пресса раболепствует и пресмыкается, прямо как Геббельс в его лучшие времена, вопя, что, дескать, любой немецкий командующий, который еще держится в этой отчаянной ситуации (при том, что это сопротивление со всей отчетливостью идет на пользу военным нуждам его стороны), — не иначе как пьяница и одураченный фанатик. Не вижу особой разницы между нашим общим настроем и пресловутыми «идиотами-военными». Мы отлично знаем, что Гитлер — вульгарный, невежественный хам, в придачу к прочим своим недостаткам (или их источнику); но при этом на свете полным-полно в. и н. хамов, которые по-немецки не говорят и которые в подобных же обстоятельствах продемонстрировали бы большинство гитлеровских характеристик. Вот в местной газете была основательная такая статья, которая на полном серьезе призывала к последовательному уничтожению всей германской нации: дескать, после военной победы иной образ действий просто немыслим; потому что, изволите ли видеть, немцы — они что, гремучие змеи, и в упор не видят разницы между добром и злом! (А как насчет автора?) Немцы столь же вправе объявлять поляков и евреев подлежащими уничтожению паразитами и недочеловеками, как мы — выбирать для этой цели немцев; иначе говоря, ни малейшего права у нас на это нет, что бы они ни натворили. Разумеется, здесь все еще ощущают некоторую разницу. На статью был ответ; ответ тоже напечатали. Вульгарный, Невежественный Хам пока еще не сделался большой шишкой; однако ж на этом родном зеленом острове у него на это куда больше шансов, нежели прежде. И обо всем об этом ты отлично знаешь. И все же не ты один хочешь порою выпустить пар и побушевать; а уж если я открою клапан, пару будет столько, что в сравнении с ним (как говаривала Королева Алисе) все это — еще цветочки. И ничего тут не поделаешь. Нельзя сражаться с Врагом при помощи его же Кольца, не превращаясь во Врага; но, к сожалению, мудрость Гандальва, похоже, давным-давно ушла вместе с ним на Истинный Запад.....

Северо-западный ветер над Па-де-Кале унесся прочь, и у нас вновь — погожий сентябрьский денек, серебристое солнышко мерцает в вышине сквозь клочья облаков, что все еще довольно быстро летят с с.-з. Надо постараться управиться с «Перлом» и бросить его в алчную утробу Бэзила Блэкуэлла [2]. Но на меня тут накатила осенняя жажда странствий: как бы мне хотелось отправиться в путь с рюкзаком за плечами, не ставя себе никакой определенной цели — кроме череды тихих гостиниц. Одно из чересчур давно откладываемых удовольствий, которые непременно надо пообещать себе, когда Господу будет угодно освободить нас и позволить нам воссоединиться, — как раз вот такая пешая прогулка, желательно в гористом краю, неподалеку от моря, где шрамы войны, порубленные леса и расчищенные бульдозерами поля не так бросаются в глаза. Инклинги уже договорились, что отпразднуют победу — если, конечно, до нее доживут, — арендовав деревенскую гостиницу по меньшей мере на неделю и проведя это время исключительно за пивом и беседами, на часы даже не глядя!... Да пребудет с тобою Господь, да направит он тебя всегда и везде.