Илья Веселов - Три года в тылу врага

Под ногами все реже и реже чавкала перемешанная со снегом болотная грязь. На едва приметной тропинке все чаще и чаще появлялись сухие места. Понемногу начал исчезать и колючий кустарник. Вместо него сплошной стеной, вперемежку с березами и осинами, выстраивались сосны.

Когда отряд в триста человек и пятьдесят подвод, груженных боеприпасами и продовольствием, вышел из района сплошных болот, я посмотрел на часы.

— Сколько? — спросил меня Горячев.

— Пять.

— Скоро дойдем.

И действительно, лес постепенно начал редеть, между деревьями стали появляться просветы. А через несколько минут показалась и долгожданная опушка.

— Конец марша. Привал. Командирам рот выставить часовых, выслать дозорных и заслоны, — коротко распорядился командир отряда Григорий Иванович Ефимов. Бывший инженер лесной промышленности, он начал войну рядовым партизаном. За короткое время быстро усвоил науку партизанской войны, военную терминологию, проявлял в боях находчивость и смелость. За эти качества его и назначили командиром отряда. Это был правильный выбор. Григорий Иванович любил порядок, организованность, приучал к ним и остальных.

Мы вышли на опушку. Перед нами в небольшой низине раскинулась деревня Пахомово — район новой нашей дислокации.

Наш партизанский отряд возник в тяжелые июльские дни тысяча девятьсот сорок первого года. Тогдашний секретарь Молвотицкого райкома партии Федотков считал, что война продлится недолго — месяцев восемь-десять — и поэтому думал, что партизанский отряд не сумеет как следует развернуть боевых действий. В тоже время Федотков стремился сформировать отряд из узкого круга людей, хотя желающих вступить в него было очень много.

Создание отряда началось второго июля. В этот день все члены бюро собрались в райкоме партии. Перед Федотковым на столе уже лежал список лиц, намечаемых в партизаны. В нем числились фамилии сорока-пятидесяти человек.

— Больно уж мал список-то. Даже нет ни одного комсомольца, — не удержался секретарь райкома комсомола Филиппов.

— Здесь нужна конспирация. Людей будем принимать проверенных, кристальных до косточки. А тебе еще рано меня учить, — сердито заявил Федотков.

Первым в кабинет вошел Петр Горячев — председатель промысловой артели. Мы все его хорошо знали. Он вырос на наших глазах. Живой, честный, энергичный, очень подвижный, Горячев считался одним из лучших хозяйственников в районе.

— Как здоровье? — начал Федотков.

— Не жалуюсь.

И тут же задал контрвопрос:

— Что, нужны люди в армию? Готов хоть сию минуту.

— Нет, не в армию, а в партизаны, — ответил Федотков.

— Записывай. Морозов не боюсь. Стрелять умею. Все тропинки и леса в районе знаю, людей тоже. Так что не подведу и фашистам пощады не дам.

— Приготовь мешок с парой белья и сухарями и держи все наготове. Но для чего — не говори. Не болтай, что в партизаны зачислен. Это — тайна. Ясно? — назидательно сказал Федотков.

— Понимаю, не маленький.

Вслед за Горячевым вызвали Александра Никитича Мудрова, председателя Руницкого сельсовета. Всегда тихий, спокойный и уравновешенный, он не производил на первый взгляд впечатления делового и энергичного руководителя. Но это было не так. Мудров умело руководил людьми, был вожаком колхозников. Под стать ему были и его братья — Яков, Алексей и Василий, которые тоже отличались честностью, тихим нравом и исключительной работоспособностью.

У самой двери Мудров нечаянно зацепил ногой венский стул, и он покатился по полу.

— Ты чего, не можешь осторожнее? Это тебе не дома! — грозно прикрикнул на Мудрова Федотков.

От неожиданного окрика Александр Никитич побледнел, потом его лицо все вспыхнуло.

— Но я же нечаянно, — тихо, и слегка заикаясь от волнения, ответил Мудров.

— Как живешь?

— Ничего. Просился на собрании актива на фронт, да не отпустили. А вот Макова, Чайченко, Клементьева отпустили. Чем я хуже других? Враг-то силен, здорово силен.

— Ты чего панику наводишь? — набросился на него Федотков.

— Ничего не навожу. Говорю, что с фашистами справиться будет нелегко. Нужно это понимать. А меня держать в тылу нет надобности. Мне лучше быть на фронте, — взволнованно произнес Мудров.

— Все ясно. Можешь идти.

— Так зачем же вызывали?

— Вопрос о тебе отпал. Ты свободен, — отрезал Федотков.

Едва закрылась дверь за Мудровым, как зашумел Филиппов:

— Мудрову напрасно отказали! Он деловой человек.

— Отказал правильно, — настаивал Федотков. — Не годится он, подведет. Ты видел, как он вошел? У него руки и ноги затряслись. Слова сказать не может. А если в гестапо попадет? Все расскажет, без пытки.

За Мудрова пытались заступиться остальные члены бюро. Но Федотков стоял на своем:

— Война продлится недолго. Поэтому нет надобности создавать большой отряд. Этого требует конспирация, да и указания имею на этот счет.

— Кто же обучать партизан будет? Ведь у нас нет ни одного, кто бы служил в армии или знал военное дело? — спросил Федоткова второй секретарь райкома Алексеев.

— Не волнуйся. Есть такой человек.

— Кто?

— Горяев. Он тоже вызван на бюро.

Горяев был начальником пожарной охраны. Этот здоровый мужчина лет тридцати любил свое дело до самозабвения и считал себя военным человеком. Из одежды признавал только шинель, защитного цвета гимнастерку и галифе, которые носил с особым шиком. Для него ничего не существовало, кроме борьбы с пожарной опасностью. Любил Горяев составлять акты на десяти-пятнадцати страницах и требовал за малейшее нарушение привлекать виновников к суровой ответственности. Была у него и другая странность. То ли от любви к таинственности, то ли из стремления поставить себя выше других, он окружал свою деятельность чрезмерной секретностью.

— Как здоровье? — задал Федотков свой обычный вопрос.

— А что?

— Раз спрашиваю, значит, нужно. Горяев сразу же побледнел и стал говорить нескладно.

— Плохое у меня здоровье. С детства сижу на диете, страдаю бессонницей и страшными головными болями.

— Твое здоровье проверим. Тебя решили оставить в тылу у фашистов, на подпольной работе.

— Не могу бросить свою службу. Согласно секретной инструкции я должен эвакуироваться в глубокий тыл, — вскочив со стула, резко заговорил начальник пожарной охраны.