Владимир Войнович - Автопортрет: Роман моей жизни

Прошло еще какое-то время. Наверное, в 90 м году меня пригласили на конгресс Международного ПЕНклуба в Дублин. Туда приехала делегация советского ПЕНцентра во главе с Битовым и его заместителями, двумя Олегами — Чухонцевым и Хлебниковым. Здесь Битов меня удивил еще и своей деловой хваткой. Члены делегации прилетели первым классом «Аэрофлота», купив билеты примерно по тысяче рублей, а от устроителей конгресса Битов потребовал возмещения расходов на полет в первом классе в ценах для жителей Запада, то есть, кажется, по две с половиной тысячи долларов. Как президент международной советской организации, он и на родине успел удачно улучшить свое положение: получил дачу, построил новую квартиру, оставив за собой старую, и вообще проявлял незаурядную ловкость в использовании своего положения. В Дублине мы поначалу общались мирно. Он даже сказал где-то вступительное слово, предваряя мое выступление. Улучив момент, я вспомнил о нашем конфликте в Мюнхене и спросил его, а почему он все-таки не мог тогда выступить как-то в защиту своих изгнанных из страны товарищей.

— Тогда это было еще опасно, — ответил он, чем еще раз меня удивил.

Я был уверен, что выступать не слишком горячо было уже совсем не опасно. И многие (например, Марк Захаров и упомянутый мною выше Николай Петров) в этом духе уже выступали. Поэтому осторожность Битова была чрезмерной, граничила с трусостью и свидетельствовала о полном равнодушии к судьбам своих бывших товарищей. Отдельно с ним я уже не общался, но Чухонцеву при случае сказал:

— Рыбаков объявлял, что ПЕНклуб организован для всех русских писателей, где бы они ни жили. Почему же вы не приглашаете тех, кто находится в эмиграции? Например, почему бы вам не пригласить меня?

— Ну, ты же член французского ПЕНклуба, — недоуменно произнес он.

— А тебе кажется это естественным, — спросил я его, — что я член французского ПЕНклуба, а не российского? Тем более что к Франции я никакого отношения не имею.

Чухонцев сказал об этом разговоре Битову. Спустя какое-то время тот позвонил в Мюнхен, но почемуто не мне, а Ире, и долго с ней говорил.

— Если Володя хочет, то, конечно, мы это рассмотрим, — пообещал он ей. — У нас есть устав и определенный порядок. Надо написать заявление и представить две рекомендации.

Я предупредил Иру: «Если он позвонит еще раз, скажи ему, что я ни в каких рекомендациях не нуждаюсь. Сам Битов вступал в ПЕНклуб без рекомендаций, и мне тоже они не нужны. Я заслужил право быть приглашенным без всяких условий».

В советские годы я занимался правозащитной деятельностью и подвергался преследованию, которое этих людей обошло. В 1975 году я пытался создать отделение ПЕНклуба в Москве и говорил об этом с Сахаровым, о чем Андропов докладывал на Политбюро ЦК КПСС. Эти попытки были одной (но не единственной) из причин преследования меня, и мое право быть принятым в российский ПЕНклуб без всяких формальностей было бесспорным.

Битов еще раз звонил, и опять в мое отсутствие убеждал Иру, что мне надо написать заявление. Я этого делать не собирался и говорил так, чтобы дошло до Битова, что, наверное, ему хочется наложить на моей просьбе свою резолюцию, но ему это вряд ли удастся, потому что просьбы не будет. Точно так же, как просьбы вернуть мне гражданство. Гражданство я в конце концов получил и стал жить в основном в Москве. Проводил в ней не меньше времени, чем тот же Битов, хотя все еще воспринимался наезжающим изредка эмигрантом. В Москве люди время от времени приносили мне на подпись коллективные письма в защиту когото или с какимито инициативами. Некоторые из них начинались словами: «Мы, члены ПЕНклуба, протестуем против…» Я отказывался их подписывать, не будучи членом этой организации. «Вы не член ПЕНклуба?» — удивлялись посланцы, и уходили ни с чем.

Битов через некоторое время стал чувствовать глупость своей позиции, но пытался настоять на своем. Прислал ко мне парламентером Беллу. Она по доброте душевной, чтобы не конфликтовали люди, которые ей оба дороги.

— Володя, — спросила она, — а в чем дело? Почему ты не член ПЕНа? Я тебе дам рекомендацию.

— Белла, — спросил я ее, — а тебе ктонибудь давал рекомендацию?

— Нет, никто не давал.

— Вот и я хочу, чтобы мне тоже никто не давал.

Прошло еще время. Позвонил Мидхад Шилов, бывший на телевидении каким-то начальником. Пригласил к участию в «круглом столе» членов ПЕНцентра. Я объясняю, что не являюсь членом этой организации.

— Этого не может быть, — не поверил Шилов. — Ладно, мы выясним.

На другой или на третий день мне звонит человек по фамилии Стабников, который не был членом ПЕНклуба, но занимал в этой организации какуюто административную должность и, как говорили впоследствии, сильно проворовался.

— Владимир Николаевич, — говорит он, — Андрей Георгиевич Битов сейчас вышел и не может вам позвонить, но он просил передать, что вы приняты в члены ПЕНклуба.

— Хорошо, — сказал я и в ожидании моего «спасиба» наступило молчание.

— Владимир Николаевич, — прервал Стабников долгую паузу, — вас приняли без заявления и без характеристик.

— Очень хорошо, — сказал я, — что приняли без заявления и без характеристик. Вы их от меня все равно не дождались бы.

Опять была пауза. Стабников, подумав, решил побудить меня к благодарственному слову и объяснил смысл происшедшего события:

— Я вам хочу сказать, что вы попали в хорошую компанию.

Чтобы поставить его на место, я предложил ему ответное толкование:

— А я вам хочу сказать, что ваш ПЕНклуб попал в хорошую компанию со мной.

И положил трубку.

После этого был упомянутый мной «круглый стол». Я пришел туда с письмом Андропова (Приложение № 5) о том, что я, такой негодяй, хотел организовать ПЕНклуб в Советском Союзе. У меня была ксерокопия письма Андропова, напечатанного на машинке, но первую страницу из трех я потерял. И распечатал ее с компьютера. На этом заседании я сказал — и это явилось сюрпризом для Битова, — что нахожусь здесь, поскольку был первым, кто хотел организовать ПЕНклуб в Советском Союзе. И показал телеоператору копию. Битов увидел первую страницу и ехидно, с большой надеждой, что ловит меня на подделке, спросил:

— А что, тогда уже были компьютеры?

— Нет, компьютеров не было, — согласился я. — Я потерял первую страницу. А вот другие страницы — машинописные, — и показал письмо целиком.

Так я стал членом ПЕНклуба и тут же усомнился, что мне это нужно. Я участвовал в одномединственном заседании, сидел рядом с драматургом Розовым, который прошипел мне чтото злобное. Он, как и Рыбаков, не мог простить мне собственной подлости. Я слушал речи, посвященные перевыборам Битова на следующий срок, и вдруг понял, что мне это совершенно неинтересно. Большинство членов этой, по идее, правозащитной организации, как я понял, вступили в нее, имея в виду прежде всего распределяемые там материальные блага. Распределение это коснулось только очень узкого круга лиц, но не вошедшие в круг удовлетворяются отдельными заграничными поездками и тем, что пенклубовские девочки оформляют им визы и покупают билеты. Один раз воспользовался такой привилегией и я. Когда ездил в Китай. Насколько мне известно, правозащитной деятельностью в ПЕНклубе занимался только покойный Александр Ткаченко. Про других не знаю, но не могу себе представить, что Битов способен вступиться за чьинибудь права хотя бы с малейшим риском для собственного благополучия. Тем более что в нашей стране реальная правозащитная деятельность, а не видимость ее без такого риска невозможна. Причем раньше правозащитники, как правило, рисковали своей свободой, а теперь головой.