Николай Андреев - Трагические судьбы

В коридоре им сразу же заломили ручонки, повели в опорный пункт. И начали с ними угрожающе разговаривать. Заставили рассказать, о чем говорили с Сахаровым. Через час приехал полковник. «Как сейчас помню, — рассказывает Андрей, — он был сильно пьян. Начал на нас орать, что мы такие-сякие, антисоветчики, что нас в порошок сотрет. Через час привозят моего отца, он белый. У Женьки-то отец рабочий на «Красном Сормове» — что с простого работяги возьмешь, а мой — заместитель директора кондитерской фабрики, уж его-то можно было воспитывать по полной программе. Короче, орали на нас, на моего отца и, наоравшись, отпустили. Но от нас не отстали, в школе прорабатывали, в прокуратуру вызывали, отца чуть не до инфаркта довели. Потом оставили в покое».

Через некоторое время отец Женьки рассказал им продолжение истории. Его вызвали в партком и приказали: поедешь к Сахарову и поскандалишь с ним. Делать нечего, он поехал. Позвонил в дверь квартиры номер 3, ему открыл Андрей Дмитриевич и так доброжелательно его встретил, что Женькин отец потоптался-потоптался, извинился и вышел…

Елена Георгиевна помнит этих ребят: «Да, да, школьники приходили. Мы очень переживали за их судьбу, боялись, что их сломают».

Друзья из Москвы, из Ленинграда, конечно же, пытались прорваться к Андрею Дмитриевичу и Елене Георгиевне. Но редко кому удавалось это сделать. Юрий Шиханович приехал в Горький еще в феврале 1980 года — он и до дверей квартиры не добрался, его скрутили и поволокли в опорный пункт. Когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна побежали туда и начали требовать встречи с Шихановичем, милиционеры попросту выкинули их из помещения, Боннэр при этом досталось в глаз. А Шихановича отправили в Москву. За счет государства.

Один священник приводит такую трогательную историю: «В Ленинграде одна чудная женщина рассказала мне: мечтает истратить свой отпуск на то, чтобы поехать в тот город и ходить, ходить там по улицам в надежде его встретить и сказать ему о глубоком сочувствии, о своей благовейной любви к нему. Я отговорил ее — ради ребенка».

Да, путешествие в «город Сахарова» представляло собой опасное приключение. Бэла Коваль рассказывает о второй своей поездке в Горький: «Я приехала в ноябре 1981 года, когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна проводили первую голодовку. Подходя к дому, я издали увидела Андрея Дмитриевича и Елену Георгиевну, тепло одетых, на балконе. Они гуляли в период голодовки. Я подошла к балкону. Наше общение продолжалось не более трех минут, они потребовали, чтобы я быстро ушла — опасались, что меня заберут. Елена Георгиевна сунула мне письмо для передачи в Москву.

Не понимая их страхов, нехотя двинулась к остановке, вошла в автобус, купила билет, села. И сразу почувствовала неладное. Автобус обогнала машина, подающая сигналы водителю. Стало ясно: это по мою душу. Автобус затормозил, вошли два молодца, третий уже, оказывается, стоит за моей спиной. Меня вывели — и в опорный пункт. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна еще находились на балконе и видели, как меня конвоируют. Мое сердце разрывалось от горя: я знала, что они очень переживают. За себя я была спокойна.

Потом изнурительный семичасовой допрос. Допрашивал капитан Снежицкий. Он доверительно убеждал меня, что сам наблюдал, будто Боннэр таскала тяжелые сумки с продуктами, дескать, они только изображают голодовку, а на самом деле вкушают разные деликатесы. Это было откровенное хамство, о чем я и сказала Снежицкому. Он разъярился.

Больше всего я боялась, что гэбисты примутся меня обыскивать и обнаружат письмо Елены Георгиевна. Но повезло! У меня в сумке случайно затерялся черновик обращения на имя известного западного политического деятеля, в нем мать одного из политзэков молила о помощи. Это обращение было, с точки зрения КГБ, ужасным криминалом, они так обрадовались добыче, что не стали меня обыскивать. Так мне удалось вывезти в Москву письмо Елены Георгиевны. Меня посадили в машину и повезли в аэропорт. По пути я много чего наслушалась, мне обещали оторвать руки-ноги, если я еще раз попытаюсь приехать к Сахаровым. Доставили в аэропорт, самолет ждал нас, мы бежали к нему по бетонному полю…»

Репрессии за поступок последовали мгновенно: дома у Коваль уже был отключен телефон, райотдел милиции выделил ей куратора для воспитательной профилактики, на службе начались сложности, ее начали выживать…

Но иногда напрашивались в гости личности, мягко скажем, нежелательные. Или точнее: бессовестные. 14 июля 1983 года Сахаров был один в квартире (Боннэр уехала в Москву). Звонок в дверь. Сахаров открывает: на пороге среднего роста, рыхлого вида мужчина неопределенного возраста — от 50 до 60. За ним молодая женщина с сигаретой. «Кто вы? В чем цель вашего прихода?», — спрашивает Сахаров. «Я — профессор Яковлев, историк», — отвечает мужчина. Гром среди ясного неба!

Если бы на пороге объявился Андропов или Папа Римский — Сахаров бы не так поразился. Яковлев! Тот самый Николай Николаевич Яковлев! Клеветник и лгун!

Раскрываем книгу «ЦРУ против СССР», год издания 1983-й, автор Н. Н. Яковлев, страница 282: «С лета 1973 года Сахаров вступает в преступные контакты с иностранцами в Москве — раздает направо и налево антисоветские интервью, вручает различные «протесты», обивает пороги западных посольств. Коль скоро он отдался на милость Запада, тамошние спецслужбы поторопились извлечь из него то, что никак не относилось к «правам человека», — сведения, составляющие государственную тайну».

Извините за грубое слово — врет профессор . Никаких государственных тайн Сахаров не выдавал. Даже микроскопических. В «Воспоминаниях» он сформулировал свое кредо по этому вопросу: «Я занимался совершенно секретными работами, связанными с разработкой термоядерного оружия… О периоде моей жизни в 1948–1968 гг. я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба». Да если бы Сахаров действительно что-то передал на Запад, уж в этом случае ему бы «прописали» не ссылку…

Но продолжим цитировать профессора :

«Круг знакомых, кормящихся у раздаточной Сахарова, весьма значителен, и среди них немало лиц с темным прошлым и настоящим. Он как магнит притягивает к себе уголовные, антиобщественные элементы…

Его «гуманизм» не просто фальшив. Он патологически бесчеловечен… Сахаров приветствовал реакцию, где бы она ни поднимала голову в мире, восхищаясь, например, кровавым приходом к власти клики Пиночета в Чили. И в то же время не скрывал своей ярости по поводу побед сил демократии и мира…