Иван Бларамберг - Воспоминания

В течение лета и осени ничего существенного не случилось; только из Бухары прибыл слон в подарок его величеству императору от тамошнего эмира; слон зимовал в Оренбурге, его ежедневно водили гулять, и он научился очень быстро находить те дома, где ему давали сахар и другие лакомства. Однажды весной он остановился у открытых окон моего дома, положил хобот на карниз и умными глазами посмотрел на детей, которые не уставали подавать ему большие куски сахара, белого хлеба и другие лакомства; затем он спокойно ушел. Позднее его отправили своим ходом, надев на ноги своего рода короткие сапога, в Самару, а оттуда по воде до столицы и в Дареное Село, в императорский зверинец.

Зиму 1850/51 г. мы провели в обычных развлечениях. Сюда, в далекий Оренбург, добрались и несколько музыкантов, чтобы дать концерты. Балы сменялись представлениями нашего любительского театра, и беднякам не приходилось жаловаться. 1850 год завершился большим балом в Дворянском собрании с взаимными пожеланиями счастья в Новом году, под звон бокалов с шампанским.

1851 год

Карнавал был шумным. В последний день масленицы мы совершили великолепную санную прогулку по улицам города. Естественно, не обошлось и без большой барки, которую поставили на полозья и в которую впрягли 10 лошадей. В нее забрались музыканты и гости, и под смех и шутки этот санный поезд промчался по главной улице. Затем у генерала Обручева устроили matinee dansante [139]с блинами, после чего состоялось представление нашего любительского театра, и, наконец, в Дворянском собрании был дан бал с ужином. Наш начальник не догадывался, что это был последний праздник, в котором он принимал участие.

В марте из Петербурга прибыл фельдъегерь, который вручил нашему начальнику орден Анны, украшенный бриллиантами, а также официальное предписание, по которому его как члена сената переводили в столицу. На его место император во второй раз назначил лрафа Перовского. Известие об отзыве нашего шефа с быстротой молнии распространилось по городу и вызвало необычайное волнение.

Прибытие графа Перовского в мае было встречено с радостью жителями Оренбурга, поскольку его и раньше знали как щедрого и справедливого начальника. Но внешне это был уже не тот Перовский, который мог проехать верхом 100 верст и при этом не чувствовать особой усталости. За те девять лет, что его не было, он сделался болезненным; особенно он страдал от астмы, которая уже многие годы не давала ему лежать в постели. Он спал только сидя в кресле. В последние годы своего земного бытия он был вынужден спать с креозотными трубочками в обеих ноздрях, чтобы по возможности облегчить приступы астмы. Из старых сослуживцев и знакомых графа не осталось почти никого, кроме меня, генерала Балкашина и В. Звенигородского. С ним приехало доволыно много адъютантов, новых чиновников и личный врач, так что оренбургское общество обновилось, что обычно случалось при смене генерал-губернатора.

До своего прибытия сюда граф поручил своему старому другу, виноделу Звенигородскому, а также прежнему адъютанту, теперь генералу, Балкашину, подыскать новую летнюю кочевку в Башкирии и построить необходимые летние жилища. Такое место было выбрано в живописном районе, примерно в 129 верстах к северу от Оренбурга. Как по волшебству, из земли поднялись 10–12 коттеджей разной величины, среди них дом для самого графа, столовая и дома как для семей, так и для холостяков. Во все постройки была завезена мебель. Граф сразу же переехал туда, сопровождаемый несколькими семьями, которые он пригласил. Кто бы из его близких знакомых ни приезжал к нему, они были ему всегда желанны. Само собой разумеется, что его гостеприимство было княжеским и никому из гостей не надо было ни о чем заботиться. От 7 до 9 часов утра в столовой был накрыт завтрак как для господ, так и для дам, которые постепенно собирались туда в простых утренних туалетах. В 2 часа дня гонг созывал к изысканному обеду из четырех блюд; вино и другие напитки были в изобилии. Любезный хозяин из-за своего недуга был теперь очень умерен в еде и питье. После кофе каждый отправлялся в свою комнату, условившись, предварительно на вечер о верховой прогулке или поездке по окрестностям. Чай подавали либо снова в столовой, либо в комнате одной из приглашенных дам. За всеми этими занятиями летние дни проходили быстро. Граф работал очень много; каждые два дня из города приезжали высшие чиновники с бумагами для доклада и подписи. Была введена не только регулярная доставка почты, но и летучая почта с помощью верховых нарочных из башкир, которые были расставлены графом по четыре человека через каждые 10 верст от Оренбурга до летнего лагеря и везли почтовые пакеты и депеши галопом от поста к посту, так что депеша доставлялась в лагерь графа за восемь часов. Перед входом в летний лагерь был выставлен своего рода караул из башкир. Караульный унтер-офицер спрашивал имя и звание прибывшего, записывал все на листок и отводил гостю жилище. Граф принимал прибывших либо за обедом, либо за чаем. В темное время у входа в летний лагерь зажигали большой костер из сложенных в кучу сухих веток: в холодные ночи около него обогревался караул; кроме того, он служил маяком для гостей, которые приезжали ночью. Иногда граф устраивал для своих гостей народный праздник; приглашались многие башкирские султаны со своими подданными. Во время праздника устраивали скачки на лошадях, соревнования борцов, прогулки в лес при факельном освещении, иллюминации, фейерверки. Выступали и башкирские артисты, т. е. музыканты, игравшие на кубызе, национальном инструменте.

Лишь осенью, когда выпал иней, граф вернулся в Оренбург. Здесь в первую зиму он устроил нам великолепный бал с ужином. Любительский театр продолжал свои выступления, но моя супруга после первого представления отказалась от поста директрисы, а я — от должности кассира и руководителя, потому что она получила известие о смерти матери, которая скончалась в ноябре 1851 г. в одном из своих имений на южном берегу Крыма. В нашей семье был траур, и жена отказалась в эту зиму от всех развлечений и занималась лишь воспитанием наших четырех детей, которые росли бодрыми и здоровыми. Так заканчивался первый год второго периода пребывания графа Перовского в качестве губернатора, во время которого я, как обычно, продолжал свои съемки в степи и в Оренбургской губернии, продвигавшиеся быстро вперед.

1852 год

В начале мая я отправил из Илецкой Защиты ежегодный большой караван из верблюдов и башкирских телег с провиантом, бревнами, досками и сотней других предметов в степные форты и на Сырдарью.

Кроме отрядов топографов, которые я ежегодно посылал на съемки в Киргизскую степь, из форта Раим по приказу графа Перовского были отправлены четыре топографа во главе с поручиком Головым из того же корпуса в сопровождении 80 казаков. Они должны были произвести съемку местности вдоль правого берега Сырдарьи, вверх, до района кокандской крепости Ак-Мечеть (Белая мечеть), чтобы ознакомиться с районом по ту сторону форта Кош-Курган (до него продвинулся поручик Романов во время моего степного похода в 1841 г.), которая представляла для нас еще terra incognita. Эта рекогносцировка была необходима еще и потому, что кокандцы часто совершала набеги из Ак-Мечети на наши районы, угоняли скот и грабили киргизские племена, находившиеся под русским покровительством.