Александр Абдулов - Хочу остаться легендой

Очень переживал перед съемками Александр Коржаков… Говорил: «Ты мне объясняй задачу так, как написано в пособии к японскому будильнику, — не кипятить…» Поначалу многие артисты хотели отказаться сниматься из-за того, что будет играть Коржаков. Но я говорил: «Ребята, тогда будем менять вас». У меня не было другого выхода. Иначе я — тряпка. Но потом в Коржакова влюбилась вся съемочная группа. Никогда не забуду первый съемочный день. Собираемся на ужин. Актеры переодеваются, бросают костюмы, костюмеры их собирают. Все уже готовы, нет только Коржакова. И тут он выходит. Держит аккуратно повешенный на вешалку костюм: «Кому сдать?» Костюмеры чуть не заплакали от умиления.

Завтра будет показан наш фильм «Бременские музыканты». Съемки шли очень долго, целых два года.

Мне надо осмыслить все это дело — отдохнуть, прийти в себя. На этих съемках было очень много сложностей. И непогода была, и бури песчаные. Это были два года труда, пота, но и два года счастья.

…История нашего знакомства с Шоном Коннери довольно забавна… Я ведь два года был директором Московского международного кинофестиваля. Поэтому я знаком с очень многими голливудскими актерами. И с Робертом Де Ниро, и с Ричардом Гиром, и с Шоном Коннери — с очень-очень многими… А история с Шоном Коннери, и вправду, была забавной. Я, когда увидел его в московском ресторане, втихаря заплатил за стол, за которым он сидел. Он узнал и начал возмущаться: мол, кто это сделал? Ему показали на меня. Он подошел ко мне выяснить, что к чему, на что я ответил: «Вы знаете, если вдруг так получится, что в Америке вам скажут, что вот это сидит русский артист и вы заплатите за меня, я на вас не обижусь». После чего он рассмеялся, и мы еще с ним долго сидели…

…Хочу развеять миф о том, что будто бы я собирался бросить актерство после того как посмотрел работу Джека Николсона в фильме «Полет над гнездом кукушки». Нет, я хотел бросить театр не оттого, что посмотрел работу Николсона, хотя он там гениально работает. Я хотел все бросить после того как посмотрел сам фильм. Потому что в то время такую тему никто бы не дал сыграть. А играть всю жизнь про завод мне не хотелось…

…Чем хуже у актера нервы, тем лучше он играет, да, я так считаю. Но это же не в прямом смысле надо все понимать. Из этой фразы вовсе не следует, что я периодически должен биться в истерике. Просто актер — очень сложно, нервно организованный человек, у актеров нервная система немного другая. Поэтому к ним надо относиться очень бережно.

Я не поступил в театральный институт с первого раза, полагаю, оттого, что мне казалось все это делом практически решенным… Думал, все получится легко и непринужденно…

Сейчас страшно вспоминать о переживаниях того времени… Как себя может чувствовать зеленый пацан, попавший в созвездие… Пельтцер, Леонов, Фадеева, Збруев, Чурикова, Ларионов, Янковский, Скоробогатов. Одни имена произносишь с трепетом. А они были заняты в том же спектакле, что и я. Играли вспомогательные роли, а я, молодой-зеленый, — главный герой. У меня был ужас в глазах, я боялся забыть текст…

Мне невероятно повезло. Меня с самого начала окружали талантливые люди, которые научили ко всему, и к себе в том числе, относиться с юмором. Я не переживал, когда меня дважды снимали с Государственной премии, дважды — с правительственных концертов, причем второй раз я сам отказался. После этого последовал звонок из идеологического отдела ЦК КПСС: «Передайте Абдулову, что нам нравится не все, что он делает»…

Отец видел два моих спектакля, когда приезжал в Москву. Папа прошел всю войну, бежал из лагеря, у него были прострелены обе ноги, пуля сидела в локте, рука не сгибалась. Ранения сильно подорвали его здоровье, но я никогда и слезинки не видел в его глазах, а тут он сидел в зале рядом с Георгием Павловичем Менглетом и плакал. Правда, потом сказал: «Сыро, конечно, но ничего». Я знаю, что он очень мной гордился, но виду не показывал, может быть, боялся сглазить, а может быть, думал, что я зазнаюсь. Сейчас его уже нет. Интересно, что он сказал бы, если бы узнал, что я хочу сыграть Лира. Именно в этом возрасте хочу… Когда немощный старик, отдав власть, хочет остаться диктатором, его дочерей можно понять, а когда Лиру пятьдесят и он еще полон сил, а ему говорят: «Ты пожил, с тебя довольно», — вот это трагедия… Я рассказал эту задумку Някрошюсу. Он загорелся. Я сказал Захарову. Он ответил: «Конечно, у нас в театре пусть ставит». Я пошел к банкиру, нашел деньги, а Някрошюс свинтил… Мне кажется, он боится Москвы. Думаю, дело в том, что хороший прием гастролеров — это одно. А когда ты остаешься где-то навсегда, возникает совсем другая ситуация… Когда мы приезжаем за границу, нас тоже принимают на ура, но стоит нам остаться там, и мы начинаем делить с ними хлеб, тут действует совсем иной счет… Ты приехал на три дня — ты гений, и ничего подобного в нашей стране нет. Ты решил остаться?… Да у нас таких, как ты, — каждый четвертый.

Я долго мучился с игроком в «Варваре и еретике». очень долго мучился. До сих пор выхожу на сцену и не знаю, как буду играть. Стоит сказать первую фразу, и все сомнения исчезают. Достоевский — такой мощный автор. Роль Алексея Ивановича как бы состоит из кусочков. Так и должно быть. Я вам больше скажу: «Игрок», по которому сделан наш спектакль, — самое слабое произведение Достоевского. Федор Михайлович написал его за двадцать шесть дней. Над ним висела угроза того, что у него все отнимут. И вот для того, чтобы рассчитаться с долгами, он написал роман. Он описал игру, вплел туда бабушку, добавил немного любви, чтобы было не так скучно. Получилась история, вылепленная из осколков сознания, чувств, поступков, эмоций. написанная абсолютно больным человеком, человеком с нездоровой фантазией. Но гением.

Я снимался в фильме «Униженные и оскорбленные» (Маслобоев в фильме Андрея Эшпая, 1991 г.)… Видел, какой интерес проявляла к Достоевскому Настасья Кински. С каким трепетом она относилась к роли, как боялась пропустить любое наше слово. Все время просила: «Что он сказал, переведите»… Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой, Чехов… Они (западные актеры) перед нашими писателями преклоняются. Я познакомился с Робером Оссейном. Он чисто говорит по-русски. У него папа из Самарканда, а мама из Киева. Он поставил у себя в театре «Преступление и наказание», а меня на спектакль не пустил. Пьер Карден рядом сидел и смеялся: «Да пусть посмотрит», а Робер отвечал: «Саша в оригинале это все знает, зачем ему Достоевский на французском языке.»

Все мое «кино» началось с фильма «Про Витю, про Машу и морскую пехоту». Я был там десантником. Недавно по телевизору показывали эту картину. Я посмотрел и ужаснулся… Потом сыграл Гринева в «Капитанской дочке», затем был Рогов в «Золотой речке», маленькая роль инженера в «Двенадцати стульях» и принц в «Обыкновенном чуде».