Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

Я долго - целый месяц - ждал звонка из Москвы от одного человека, которого считал истинным другом, который подолгу, бывало, гостил у меня. Не дождался. Но зато совершенно неожиданно позвонил из Баку армянский писатель Геворг Михайлович Агаджанян, живущий в столице Азербайджана, с которым один только раз в жизни я случайно встречался в Киеве, - он предложил прислать к нему дочь на лето…

Много странных и неожиданных вещей пришлось познать в те дни. Как вы думаете, за чем выстроились очереди в начале мая в универмаге? За финскими костюмами, западногерманскими туфлями "Саламандер" или югославскими дубленками? Нет. За чемоданами и сумками.

Киевские квартиры в те дни буквально вспухали от разговоров и слухов, от споров и пересудов, от домыслов и реальных фактов. Принимались и отменялись немедленно решения, выдвигались фантастические проекты, пересказывались анекдоты и правдивые истории. По городу ходили упорные разговоры о черных "Волгах", подъезжающих к привокзальной площади, о длинных очередях за авиабилетами в кассах, расположенных в некоторых наиболее приметных зданиях столицы…

Да, паники в Киеве не было. Но существовала огромная тревога за здоровье и детей, и взрослых - и к этому беспокойству тоже стоило прислушаться.

Всем памятны фотографии разрушенного реактора, облетевшие нашу прессу. Разломы стен и перекрытий, завалы, обломки у основания реактора. Даже люди, ничего не понимающие в атомной энергетике, были потрясены противоестественным видом реактора. Специалистам же было ясно, что произошло нечто беспрецедентное по своим масштабам.

Из доклада Советского Союза, представленного во Всемирную Метеорологическую Организацию:

"В результате аварии значительное количество радионуклидов, накопившихся в реакторе за время его работы, вышло за пределы станции.

В момент аварии образовалось облако, сформировавшее затем радиоактивный след на местности в западном и северном направлениях в соответствии с метеорологическими условиями переноса воздушных масс. В дальнейшем из зоны аварии в течение длительного времени продолжала истекать струя газообразных, летучих и аэрозольных продуктов. Наиболее мощная струя наблюдалась в течение первых 2-3 суток после аварии в северном направлении, где уровни радиации 27 апреля достигали 1000 миллирентген/час, а 28 апреля

- 500 миллирентген/час на удалении 5-10 км от места аварии (на высоте 200 м)… Порции загрязненных воздушных масс (облака и порции струи радиоактивных продуктов) распространялись в соответствии с направлением ветров на большие расстояния по территории СССР.

Метеорологические условия распространения воздушных масс в районе АЭС с 26 по 29 апреля 1986 г. практически определили основную зону сформировавшихся ближних радиоактивных выпадений в северо-западном и северо-восточном направлениях от АЭС… В дальнейшем значительный выход радиоактивных продуктов из зоны АЭС и их перенос продолжались преимущественно в южном направлении вплоть до 7-8 мая 1986 г., обусловив радиоактивные выпадения в южном направлении.

…Полученные данные показывают, что характер загрязнения атмосферы и местности первоначально имеет скачкообразный характер. В течение короткого времени значения концентраций превысили те, что наблюдались за предыдущий день, на 2-3 порядка величин (то есть в 100-1000 раз. - Ю. Щ.)… Время наступления максимума различно для различных пунктов: Киев - 30 апреля - 2 мая (начало 29 апреля), Гомель - 28-29 апреля" (Ю. А. Израэль, В. Н. Петров, С. И. Авдюшин, Н. К. Гасилина, Ф. Я. Ровинский, В. А. Ветров, С. М. Вакуловский. "Радиоактивное загрязнение природных сред в зоне аварии на Чернобыльской атомной электростанции". - В журнале "Метеорология и гидрология" 1987, N2, с. 5-18).

К этому стоит добавить, что по данным советских экспертов, представленным в МАГАТЭ, выбросы во время аварии характеризовались неравномерностью в интенсивности и длительностью. В течение первых суток было выброшено только 25% общей суммы радиации, остальное количество - в течение первых девяти суток после аварии. Итак - 26 апреля - четверть всей радиации, с 27 апреля по 2 мая интенсивность выбросов снизилась в 6 раз, и с 3 мая интенсивность выбросов неожиданно вновь возросла и достигла примерно 70% размеров первоначального выброса. На 10-е сутки - резкий спад активности до 1% первоначального уровня. Общая радиоактивность выбросов, не считая полной утечки благородных газов (ксенона и криптона), по мнению экспертов, составила от 1Е18 до 2Е18 беккерелей (3Е7 - 5Е7 кюри). Иными словами, до 500 миллионов кюри (для сравнения укажу, что годовой "нормальный" выброс АЭС составляет не более 300 кюри. - Ю. Щ.) (из "Заключительного отчета о заседании группы экспертов МАГАТЭ", Серия 75, МАГАТЭ, Вена).

Итак, ничто уже не зависело от воли человека. Главным действующим лицом этой радиологической драмы стал ветер, его капризы и прихоти.

Тридцатого апреля ветер принес радиоактивное облако в многомиллионный Киев. Отчетливо помню тот день - я пришел в Министерство здравоохранения УССР, чтобы предложить свою помощь: к тому времени польские радиостанции ежечасно информировали население о сложившемся положении, приводили конкретные данные об уровнях радиации и рассказывали, что следует предпринять людям, как защитить детей, и я по наивности посчитал, что и медики Украины должны - обязаны! - выступить с подобными заявлениями; и хотя я не был специалистом в области радиологической медицины, но подумал, что может пригодиться мой писательский опыт при составлении обращения к населению.

Среди врачей нарастали беспокойство и напряженность, в министерских коридорах и кабинетах вполголоса произносились уровни радиации (данные поступали из разных районов Киева), и конечно же речь шла о принятии экстренных предупредительных мер. Не один я, естественно, думал об этом. Мое предложение поддержал тогдашний врач республиканской санитарно-эпидемиологической станции Г. К. Сергеев. Вместе с ним вошли мы в кабинет министра здравоохранения. Его хозяина - А. Е. Романенко - в те дни не было в Киеве: он с делегацией находился в США. Министерское кресло занимал его заместитель - А. М. Касьяненко. Едва услышав наше предложение, он в свойственной "большим начальникам" жестко-волевой манере резко заявил, что нас сюда не вызывал. И мы перестали для него существовать. Потоптавшись, мы вышли. Из окон кабинета было видно, как на детской площадке весело бегают малыши.

Несолоно хлебавши я пошел по городу. В аптеке на Печерске уже выстроилась очередь вежливых пенсионеров, закупавших йодные препараты - видно, слушали радио Швеции, или еще кто им сообщил о необходимых мерах профилактики. На улице Свердлова, прямо на улице, продавали кроссовки, и толпа штурмовала ларек. Обладатели кроссовок со счастливыми лицами выбирались из очереди, прижимая к груди картонные коробки… Все шло как обычно - и я вдруг подумал, что живу в каком-то абсурдном мире, который и не снился Кафке, Беккету или Ионеско. Ведь если бы я встал посреди киевской улицы и стал кричать об опасности, люди в лучшем случае посмотрели бы на меня как на сумасшедшего. В худшем - как на опасного политического провокатора… Во дворе своего дома я сказал об опасности соседу, гулявшему с маленьким сыном. Он поверил…