Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

Но одно дело - рисовать на бумаге, другое - когда пора грузить многотонную конструкцию, ставить на развал реактора перекрытия фермы. Мы - вся наша комиссия - работали уже два месяца, и в тот самый момент, когда надо было уже закрывать развал крышей, нас сменили… Была ли там борьба мнений? Была, конечно. Было кипение страстей. И когда мы уехали из Чернобыля, страсти вспыхнули с новой силой, потому что после нас заступила новая "смена", а сооружение саркофага вступило в завершающую стадию.

Это была одна часть нашей работы, самая главная.

Ну и, конечно, была вторая часть: персонал Чернобыльской АЭС под руководством директора станции Эрика Николаевича Поздышева - человека очень яркого, заслуженно награжденного орденом Ленина - вел работу по дезактивации, по ревизии и наладке оборудования первого и второго блоков. Они в очень сложных условиях занимались подготовкой к пуску станции. И наша задача - задача Правительственной комиссии - состояла в том, чтобы координировать эту работу. Ведь тогда на площадке находилось огромное количество техники, действия которой были подчас недостаточно скоординированы… Скажу, что железнодорожные пути у нас разрушались примерно раз в два дня - это как закон. Обязательно где-то переезжали колею бронетранспортером, где-то тягачом, обязательно где-то монтажникам надо было полезть, что-то сделать. А железнодорожные пути - это старая, "довоенная" ветка - нам были очень нужны для того, чтобы завозить оборудование.

На площадке перед АБК-1 накопилось большое количество грязи - непрерывно проводилось пылеподавление, все время лили воду. Грязи - по пояс. Надо обеспечить проезжую часть. Я думаю, там на метр подняли уровень площадки: чтобы подавить радиоактивность, ее заливали бетоном, мостили плитами. А раз заливали бетоном - значит, неизбежно попадали где-то в ливневую канализацию, законопачивали ее, нарушали - и потому там в самую большую жару вода стояла; площадь перед АБК-1 буквально тонула в грязи.

В общем - пожар в дыму во время наводнения. Примерно так дело обстояло.

Всё победили - благодаря замечательнейшим людям, их творческой мысли и умелым рукам.

Если говорить о каких-то особенностях этого периода, то непременно надо отметить большую работу, проведенную в Зоне армией. Ведь самые сложные операции под руководством специалистов провела именно армия. Думаю, что все, кто видел документальный фильм покойного режиссера В. Шевченко и фильм X. Салганика, отлично понимают это. Там работала кадровая армия - офицеры, солдаты срочной службы, специалисты. Но основную долю работы выполнили "приписники", так называемые "партизаны" - те, кто в короткие сроки был мобилизован для работы в Зоне. Это были люди в возрасте от 30 до 50 лет, сложившиеся специалисты своего дела, и работали они в основной своей массе хорошо, добросовестно.

Вообще на ликвидации последствий аварии трудилась вся страна. Об этом много уже говорили, но я хочу еще раз подчеркнуть это. Я встречал там людей со всех уголков нашей отчизны - из Средней Азии и Закавказья, из Прибалтики и Белоруссии, не говоря уже о русских и украинцах. Прибывали со своей техникой, и по номерам машин можно было изучить всю географию страны.

Много было добровольцев.

В период нашей "вахты" уже был установлен довольно жесткий режим, потому что в первые месяцы слишком много оказалось людей, болтающихся в Зоне. Пришлось режим ужесточить. И все равно, несмотря ни на что, к нам прорывались ребята, просили дать подработать на любых условиях месяц-два. Что бы мы ни говорили о временах застоя, о духовных потерях в нашем обществе, но там - в экстремальных условиях - очень многие молодые люди показали себя с лучшей стороны.

Многие ребята туда приехали со своими отцами. Вот есть такой интересный человек - биолог Николай Павлович Архипов. Он занимается вопросами радиобиологии, работает в Припяти и сейчас. С ним с первых дней работает его сын.

Евгений Акимов, занимавшийся непосредственно на площадке вопросами дезактивации и монтажа оборудования - он с сыном вместе работал. Процветала такая "семейственность", причем ребята работали в самых острых местах не на страх, а на совесть.

Скажем, надо возвести разделительную стенку в машзале между третьим и четвертым блоками в условиях жесткой радиационной нагрузки. Дело очень тяжелое, люди работали строго расчетное время. Ну а начальники-то, руководители так называемых "районов" - они-то ведь работали круглые сутки! Это все молодые инженеры, такие как Геннадий Середа, Роман Канюк, Александр Приказчик. Был там очень славный парень с романтической фамилией Корчагин, Сережа Корчагин - настоящий корчагинец. Отличные ребята!

В нашу бытность они работали по месяцу каждый. И практически все время находились в зоне четвертого блока. Сегодня мы говорим, что это подвижничество, какие-то героические усилия, а тогда это была просто работа. Работа на высоком накале, на высоком идейном уровне. Случайных людей в то время там уже и не было. К тому времени прошло уже два месяца после аварии, вполне достаточно было для стабилизации коллектива. Если "мусор" и попадал - он сразу разлетался. Те, кто остался, - знали, зачем шли, во имя чего, что делали.

Я считаю, что мне очень повезло: благодаря Чернобылю я познакомился со многими замечательными людьми. Взгляните на это фото…"

Мы сидели поздно вечером со Станиславом Ивановичем в его служебном кабинете в здании Центрального Комитета Компартии Украины за просторным полированным столом, за которым, очевидно, проводятся заседания. На столе лежала груда фотографий, схем и записей. По схемам и фотографиям можно было проследить весь цикл сооружения саркофага, понять - КАК это делалось. Многое уже знакомо, многое повторяло кадры известных документальных фильмов. Но такой фотографии, какую показал мне Станислав Иванович, я еще в своей жизни не видел. Я чуть не вскрикнул от удивления: представил, как бились бы такие журналы, как "Ньюсуик", "Тайм", "Штерн" или "Огонек" за право ее опубликования: на вершине полосатой трубы, возвышавшейся над четвертым и третьим блоками, как ни в чем не бывало сидел… вертолет! Словно аист, вымостивший себе гнездо над мирной сельской хатой.

"Это было в начале сентября, перед завершающим этапом закрытия саркофага. Надо было установить контрольные приборы, чтобы проверить ряд параметров. И вот летчик-испытатель Николай Николаевич Мельник - человек очень застенчивый, очень миловидный, очень симпатичный, совершенно непохожий внешне на летчика-испытателя, каким его представляют, скажем, в кинофильмах, - взялся выполнить эту рискованную операцию. С ним был представитель головного завода Эрлих Игорь Александрович - инженер старой закалки, я думаю, ему было лет за шестьдесят, деликатный, подчеркнуто вежливый, резко отличающийся от всей нашей чернобыльской спецовочно-тельняшечьей братии… Интересная пара была. Они опустили прибор в трубу, а прибор взял и зацепился за какие-то ребра внутри трубы. Надо вынимать, а с лету-то не выдернешь. И Мельник сел на трубу. И прибор они вытянули.