Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

Не хочу умирать от скромности и потому скажу, что идея использования личных машин, оставленных в Зоне, принадлежит мне. Ее поддержали на заседании Правительственной комиссии - и оттуда появились все эти "Жигули" с большими номерами на бортах. По праву авторов мы присвоили исполкомовским машинам номера 001, 002, 003. Машины очень и очень пригодились в Зоне - и нам, и ученым, и прочим разным организациям. Этим мы спасли сотни "чистых" машин.

Конечно же владельцы "грязных" машин получали за них компенсацию. Положение о сдаче машин я разрабатывал. Платили за машины, исходя из стоимости и износа, примерно так, как в комиссионном магазине. Мы также разработали положение о посещении Припяти. Страшно вспомнить, как это тяжело было. Надо организовать автобусы от Тетерева до Полесского, от Полесского до Дибровы. В Диброве пересадка на "грязные" автобусы - и вперед на Припять. Водителей этих надо поселить где-то, накормить, людям, посещающим Припять, дать возможность переодеться, обеспечить средствами индивидуальной защиты.

Во время посещения Припяти можно было брать фотографии, документы, книги, семейные реликвии, постельное белье, кроме детского. Все не очень громоздкое, такое, что можно почистить и увезти. Мебель нельзя вывозить. Особым пунктом было запрещено вывозить ковры и телевизоры. Они очень пыльные, "грязные". Мы долго ломали головы над этим пунктом, решали, а потом согласовывали со всеми инстанциями.

Драм, связанных с вывозом, было сколько угодно. Тому не разрешили, тому запретили что-то вывозить. Как можно разрешить, если вещь "звенит"? Люстры - пожалуйста. Радиоприемники, фотоаппараты, магнитофоны можно вывозить. Посуду - пожалуйста. Стекляшки легко отмываются. Вещи везли в пластикатных мешках. Количество мешков лимитировано, поэтому на человека давали 5 мешков.

Конечно, многого не заберешь. Ведь каждый обрастает барахлом, в обычных условиях это незаметно, а когда такая ситуация… Я, например, забрал новый костюм, обувь, зимние вещи. Они не "звенели", потому что находились в плотно закрытых шкафах.

В начале августа 1986 года Совет Министров СССР принял решение о материальной компенсации тем, кто пострадал во время аварии.

Предусматривалась такая выплата: на одного человека (одиночку) - четыре тысячи рублей. На семью из двух человек (муж, жена) - семь тысяч. Семья из четырех человек (муж, жена, дети) получала десять тысяч рублей, то есть на каждого ребенка выходило по полторы тысячи рублей.

Человек приходил в исполком со специальным заявлением. Жэк проверял по картотеке - действительно ли человек этот был прописан и проживал в Припяти - и делал свою отметку: мол, все правильно. Мы тут же оформляли банковские документы и направляли в сберкассу на счет, указанный в заявлении жителем Припяти. Деньги человек получал через полтора-два месяца. Но это был идеальный случай. А сколько выявилось нарушений паспортного режима, людей без прописки, но проживавших в Припяти, сколько всяких сложностей, непредвиденных обстоятельств. Сколько приходило жалоб на волокиту. Это был полный кошмар.

Огромная работа, горы папок с документами - ведь люди поразъезжались по всей стране. То в заявлении буква перепутана, то неправильная запись в книгах, то неразборчиво написано. Одних Вохрамовых оказалось в городе душ двадцать. Вахрамов или Вохрамов? У нас было больше двадцати тысяч заявлений. А ведь суммы немаленькие, и кое-кто хотел поживиться. Получить дважды. Были и семейные трагедии - люди разводились, спорили из-за этих денег - кому получать четыре, а кому три тысячи. Все было… Насмотрелся я за это время такого ..

Если же человек не соглашался с суммой компенсации - вещей, допустим, у него было больше, чем на семь - десять тысяч, то все решала конфликтная комиссия при исполкоме. Допустим, человек говорит: "У меня в квартире вещей на восемнадцать тысяч". Он составляет опись этих вещей, указывает примерный год приобретения - потому что учитывалась и степень износа. Мы собираем эти заявления, и раз в месяц комиссия выезжает в Припять, приходит в квартиру и оценивает вещи. В комиссии - опытные товароведы, экономисты по ценам. Представляешь?

Из-за шмоток, из-за денег, из-за барахла люди ездят в зараженный город, подвергают свое здоровье опасности! Но куда ж денешься? Были такие ситуации, когда мы соглашались - и доплачивали человеку. Туда все входило - мебель, носильные вещи. За день комиссия могла проверить восемь - десять квартир, и то с трудом - дело-то конфликтное. Работали от темна до темна.

Изменились ли мои представления о людях и жизни? Наверное, да. Мы пережили настоящую войну, а это бесследно не проходит. С одной стороны, Чернобыль учит нас быть более сострадательным к людям, понимать людей. А с другой стороны, - становишься каким-то толстокожими, что ли. Почему? Вот приходит человек, слезно просит помочь. Раскисаешь, помогаешь, а потом выясняется, что это все он тебе лапшу на уши вешал. Рвачей немало оказалось. Особенно трудно было с общежитиями разбираться. Город наш молодой, масса приезжих, командированных на два-три месяца. И такие тоже претендовали получить четыре тысячи. Приходит мужик, пишет: у меня был японский телевизор "Панасоник", радиоприемник "Грюндиг", и все такое прочее. Сразу на четыре тысячи. Я ему в уголочке пишу: "С выездом па место". А он не хочет ехать. Он за горло берет и требует - дай мне немедленно деньги. Мы ему говорим: "Товарищ, ты здесь в командировке был, не могло быть у тебя добра на четыре тысячи…"

Пенсионерам выдавали направление на жилье в разных городах Украины. Допустим, была разнарядка в Чернигов пятьдесят человек, Винницу - двадцать человек. Были такие, что брали одно направление, второе, третье, вымогали самые лучшие квартиры, писали жалобы и анонимки. Зло начинало брать. Совесть же надо иметь! Допустим, была у неких пенсионеров трехкомнатная квартира в Припяти. Дети взрослые, разъехались, устроены. Остались люди вдвоем. Дать им трехкомнатную квартиру - значит, у кого-то ее забрать. Тяжелейший был год…"

В прессе много писалось о героическом труде военнослужащих, дозиметристов, строителей саркофага. Но нигде не встречал я рассказа о работе "низовых" представителей советской власти - сотрудников Припятского горисполкома - А. Веселовском, А. Эсаулове, А. Пухляке, М. Проценко и других, которые беспрерывно в течение полутора лет после аварии ездили по служебным делам в свой родной город. Они жили и работали в сквернейших бытовых условиях, с пренебрежением зачастую относились к правилам безопасности и дозиметрическому контролю (так, А. Эсаулов до сентября 1986 года вообще не имел дозиметра), но, невзирая ни на что, делали свое малоприметное, но очень нужное дело.