Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

В последнее время все больше и больше шума вокруг нашей многострадальной армии стало подниматься, то там кто-то застрелился, то тут кто-то удавился, то служивый пол-караулки перестрелял, а сам в бега ударился, нашумевший в последнее время случай с солдатиком, которому впоследствии ноги отняли и еще кое-какие органы, много чего нехорошего пишут в газетах и по ящику показывают. И те, кто утверждает, что армия — это практически смерть для любого, кто туда попадет, и те, кто уверяет в обратном, одинаково неправы, на мой взгляд. Как говаривал один мой знакомый, писАть, как и пИсать, имеет смысл, если совсем уж невмоготу. Похоже, такой момент у меня наступил.

Не знаю, будут ли кому-нибудь интересны мои «мемуары», но на всякий случай, пользуясь свободным временем, постараюсь описать свои воспоминания об этом событии.

Мне повезло проходить службу в рядах Красной армии еще в те годы, когда она действительно была Красной. Случилось это в июне 1989 года, точнее — 16 числа.

С малолетства был я человеком исключительной лености и являлся обладателем мерзопакостного характера, основной чертой которого являлось стойкое чувство противоречия. Именно поэтому после окончания 10 класса средней общеобразовательной школы я не подал заявления в ВУЗ, ибо учеба меня настолько задолбала, что хотелось отдохнуть от всего этого. Родители пугали меня скорым призывом, ужасами дедовщины, а тут как раз в журнале «Юность» вышло эпическое произведение, называющееся «Стройбат», автора, к сожалению, не упомню уже, где суровые будни советских военнослужащих были описаны так, что кровь в жилах стыла.

Но мой скверный характер и привычка все делать по-своему сыграла свою роковую роль, посему после окончания школы я подал документы в профтехучилище, где всего за год из меня обещали сделать радиомонтажника. И пока мои сверстники усиленно готовились ко вступительным экзаменам в ВУЗ, я отлично проводил время в яхт-клубе. Вдобавок ко всему, после окончания школы я здорово поссорился с отцом, который все еще видел во мне ребенка, пытался меня воспитывать, я, соответственно, сопротивлялся как мог, короче, мне хотелось самостоятельной жизни. С моими оценками в аттестате я был без разговоров зачислен в группу 18–19 СПТУ N13 по результатам устного собеседования. Надо сказать, что подростком я был довольно стеснительным, например, в те времена отлить в мужском туалете было для меня весьма сложной задачей, если там находился кто-нибудь еще. Народ в нашу «академию» (далее — хабзайка) подобрался разный, в основной массе — не гуманитарии, скорее наоборот, поэтому я по первому времени чувствовал себя инородным телом в этой массе откровенных лоботрясов, неизвестно по какой причине попавших в стены этого заведения. Поскольку физическим здоровьем я не блистал, был невысок ростом, не употреблял спиртного, физически не мог ругаться матом в присутствии посторонних, за серьезного «пацана» меня не считали, всячески пытались подкалывать, особенно всех раздражали мои отметки по предметам, сущности которых некоторые юные дарования не могли постичь — физика, электротехника. Приходилось искусственно занижать отметки, дабы не сильно выделятся из толпы. Как это ни странно, хабзайка оказала на меня положительное воздействие: уже к концу обучения я спокойно посылал в известные места недоброжелателей, стал более контактен, менее стеснительным, мог при случае зарядить в глаз даже более сильному противнику, во мне перестали видеть белую ворону, хотя пить, курить и хулиганить я так и не научился.

Процесс обучения описывать не стану, могу сказать лишь, что свой диплом я написал за три дня, 15 июня 1989 года я за 15 минут защитил его, получив отличную оценку, и покинул стены этого заведения, имея на руках повестку на 16 число.

Никаких особых проводов не было, просто я оделся во что попроще, но так, чтобы не выглядеть бомжем (кстати, тогда и слова-то такого не было), встал с утра пораньше, взял вещмешок, в который добрая матушка напихала всякого съестного добра и всего, что был указано в повестке, и в сопровождении друга Юры, которому призыв грозил только осенью, направился в сторону районного военкомата. Там меня и еще с десяток таких же несчастных встретили с распростертыми объятиями, отобрали паспорта, вручили военные билеты, а затем отвезли на «Рафике» в «обезьянник» — центральный областной призывной пункт, располагавшийся в мрачных казематах Астрономического бастиона, построенного еще немцами. Настроение было, мягко говоря, хреновое. Неизвестность не то чтобы пугала, но было неприятно. Хотя особых поводов к тому вроде бы и не было. Я точно знал, что приписан к некой команде-51 (что это такое, убей Бог, не знаю), по данным разведки, всех, кто попал в эту команду должны были быть направлены в учебку связистов в город Запорожье, что меня вполне устраивало. Кроме того, 5 лет своей жизни я провел в военных городках, ибо мой отец в свое время был направлен служить в группу советских войск в Германии вместе с семьей, так что армейские дела я знал не по передаче «Служу Советскому Союзу». Мальцом я с утра до вечера пропадал в казармах, автопарках, всевозможных радиомастерских, каптерках, где жизнь бурлила нешуточно. Знай бы мой папаша, сколько через мои руки прошло всевозможных боеприпасов, взрывчатых и горючих штуковин, его безусловно хватил бы кондратий. Однако я щадил нервы своих родителей и старался избавить их от некоторых подробностей своей жизни вне дома. Один раз, правда, был прокол, когда в моем диване был случайно обнаружен «схрон» из полцинка автоматных патронов, но я сделав невинные глаза, заявил, что «случайно нашел их на свалке». Патроны были изъяты, а я никогда больше не делал тайников дома.

Однако, вернемся к нашим баранам: нас привезли к воротам «обезъянника», где провели в комнату, в которой нас ошмонал какой-то прапор, затем мы попали на медкомиссию, интересно зачем? Вроде бы уже штуки три медкомиссии было пройдено до того. На медкомиссии было выяснено, что все мы годны, как ни странно, к выполнению священного долга каждого советского гражданина, после чего нас отвели к месту проживания — мрачное сырое помещение с низкими сводчатыми потолками и окнами, забранными решетками, все заставленное топчанами. Здесь нас приветствовали такие же как и мы, на вопрос одного из нашей команды «Ну что, мужики, жить-то здесь можно?» один из «старичков» ответил без энтузиазма «Можно…. Если не сдохнешь…..».

Тут я познакомился с моим другом, Лехой. Обстоятельства знакомства были более чем необычные.