Борис Володин - Мендель

Сей пункт, видимо, существенно портил выпускное свидетельство, ибо без нужды не появилась бы в письме г-на Франца фраза: «За два года обучения получал по философии почти сплошь отличные оценки». Фраза должна была внушить: «то, что вы увидите в свидетельстве, — всего лишь помарка». Тот час за этим Фридрих Франц сообщал, что именно с профессором Витгенсом он каждый день вспоминает о высокочтимом господине прелате, писал, что Витгенс шлет прелату свои приветы, а следовательно, как бы присоединился ко всему, что написал патер Фридрих.

Франц проявил себя как хитрый пекарь: в каждом слое пирога была особая начинка. Букет запахов, исходящих от такого пирога, должен вызвать приступ сильнейшего слюнотечения.

Была в пироге и пикантная приправа: «…и да не ботанизирует более!» Автор уверен, что если он, профессор и, кстати, член столь же почтенного монашеского ордена, дает рекомендацию кандидату в монастырские послушники, письмо будет не просто доложено настоятелю, а, наверное, попадет в собственные руки прелата. Пусть шутливое сравнение подбора наилучших кандидатов в собратья по монашеству с чрезмерно придирчивым подбором подходящих экземпляров растений для гербария вызовет у высокопреподобного Сирила Наппа улыбку! И здесь нам придется несколько отвлечься от письма.

Ворота австрийских монастырей в это время не были широко распахнутыми для каждого желающего в них войти, сколь бы ни было искренним и самоотверженным религиозное рвение желающих. Во всяком случае, в Старобрюннском монастыре святого Томаша число членов капитула было строго, ограниченно — пятнадцать персон, и ни одной более. Послушников в общину принимали, лишь когда появлялись вакансии членов капитула, либо если по состоянию здоровья кого-то из каноников предвиделось, что вакансия может открыться.

Католическая церковь могла позволить себе иметь только надежных слуг. Только надежных и только полезных. Ей, великой римской церкви, приходилось все труднее и труднее. Она давно уже шаг за шагом сдавала свои позиции в мире. Прошли времена, когда она почти безраздельно властвовала не только над мирянами Европы, но и над монархами, и могла заставить самого императора Священной Римской империи в преисполненной смирения позе трое суток прождать папской милости босиком на снегу у врат Каноссы. История запечатлела с тех пор и иные картины: например, первосвященников, находящихся под арестом. Чего только не было за века!…

И уже давно Ватикан разделил с протестантскими церквами сферы прежнего своего владычества над душами (и не только над душами). И новые религиозные направления и секты вырастали как грибы, и — самое ужасное — паства принялась отходить от религии к атеизму и революции. Ко всему в это время даже самые христианнейшие католические правительства — и австрийское в первую очередь, — чтоб укрепить собственное положение и разные текущие дела, то и дело наносили ей чувствительные политические и экономические удары. Императоров и королей не устраивало, когда церковь работала не только на них, но и на себя самое — за их счет. А на себя самое она не могла не работать, ибо она была единой космополитической системой, мировым государством с собственной, четко сформированной вассальной иерархией. Реальное ватиканское государство — в ту пору еще занимавшее немалую часть итальянской земли — было представлено во всех землях и совсем суверенными княжествами — полувассалами Ватикана, и национальными церквами — автономными от государства во всех внутренних вопросах организациями, с четкой, почти военной дисциплиной, а иногда и полуподпольными и просто подпольными, хорошо выученными и вполне боевыми дружинами Иисусова ордена. Партийно-государственная система католицизма ставила перед собою собственные вполне конкретные стратегические и тактические задачи. Были вопросы, в которых она прочно блокировалась даже с еретическими правительствами — там, где интересы строго совпадали. Но когда речь шла об интересах ее собственных, церковь шла на конфликты с самыми правоверными католиками-монархами и католиками-министрами. Ее теоретики и функционеры были трезвыми профессиональными политиками, вполне по-земному смотревшими на все, в том числе и на собственную организацию. И говорить-то они умели не только на «вульгате» — средневековой латыни молитвенников, но и на языке абсолютно современном.

В 1833 году виднейший теолог, в начале своей карьеры — видный деятель англиканской церкви, а впоследствии католик — кардинал Ньюмен писал так:

«Христианская церковь, как и любая другая общественная организация, неизбежно представляет собой политическую силу или партию. Она может быть господствующей партией или партией, подвергающейся преследованию; но всегда должна быть партией, предшествующей по времени своего возникновения тем гражданским институтам, которыми она окружена, и (благодаря своей скрытой от взоров божественности) великой и влиятельной, вплоть до скончания века» [22] [22] I.H. Newman, Arians of the Fourth Century, pp. 257 — 258. Цит. по В. Данэм, Герои и еретики. М., «Прогресс», 1967, стр. 142. Перевод с англ И. С. Тихомировой. .

Иозефинистская политика австрийских монархов и правительств превращала католическую церковь Австрии из отряда космополитической партии в аппарат собственного министерства культов и просвещения. Даже с ее имуществом государство обращалось подчас как с имуществом, подведомственным непосредственно ему.

Чаша сия не миновала и августинскую общину святого Томаша. В 1745 году, во время очередной австро-прусской войны, здание, в котором тогда помещался монастырь, было разрушено осаждавшими Бргонн войсками Фридриха «Великого». Поскорбев, августинцы тряхнули монастырской казной и отстроили свою обитель заново, но это здание, видимо одним из первых в городе приведенное в должный порядок, тотчас приглянулось властям и было отобрано под канцелярию наместничества, а августинцев переселили из центра города на окраину — в Алыбрюнн, к подножию Шпильберга, увенчанного знаменитым тюремным замком. Там как раз пустовали и ветшали постройки монастыря Королевы — ликвидированной правительством обители монахинь-цистерцианок. По авторитетному свидетельству прелата Менделя [23] [23] Об этом Мендель писал в 1870 году в прошении о смягчении налогов, упомянутом в главе «Мирская слава». , этот тяжкий удар принудил сократить число членов капитула вчетверо, ибо большего числа монахов обремененный долгами монастырский бюджет выдержать не мог.

И конечно, когда дела этой, по выражению кардинала Ньюмена, «общественной организации или партии» были далеко не блестящими, а возможности пополнения рядов — во всяком случае, рядов общины святого Томаша, одной из ее ячеек, — ограниченны, личные качества каждого кандидата в функционеры пусть самого малого ранга взвешивались тщательнейшим образом.