Борис Володин - Мендель

Погадаем.

Из восьми лет, прошедших от поступления в монастырь, шесть лет — до Цнайма и некое время по возвращении — вперемежку с монашескими упражнениями в благочестии, штудированием халдейского языка, церковного права и технологии богослужений Мендель проработал в монастырском саду и в оранжерее. Работать полагалось всем монахам, а он был сыном садовника и влюбился в природоведение.

А сад отшельнической общины святого Томаша был знаменит и в Брюнне и за его пределами. По авторитетному мнению городских мальчишек, лучших незрелых груш в городе не было. (Груши, если помнит читатель, способны были соблазнить даже будущего святого Августина.) Однако, кроме мальчишек, сад уже через калитку навещали и более солидные господа — известные и в Брюнне, и во всей Моравии, и даже во всей империи специалисты по части помологии, то есть плодоводства. Их интерес был уже не только дегустационным, но и академическим. Не один десяток лет — с тех пор как августинцев переселили из здания, занятого под штатгальтерство, к подножью Шпильберга, здесь выращивались под небом и под стеклянной крышей оранжереи редчайшие сорта. Сад и оранжерея являлись как бы частью знаменитых монастырских ботанических коллекций. Поле для деятельности было. Так, быть может, именно его успехи в помологии и дали профессорам Технического училища право расточать в адрес Менделя такие похвалы?…

Быть может, быть может.

Кроме того, в 1846 году он слушал двухсеместровый курс плодоводства и виноградарства в Брюннском Philosophische Lehranstalt и, конечно, получил очередное свидетельство, сей факт подтверждающее. Не может быть двух мнений насчет того, насколько он был целеустремлен и сосредоточен в изучении этого курса, а практический багаж, усвоенный еще от отца и накопленный за первые годы работы в монастырском саду, вероятно, выделял его среди более молодых слушателей… Быть может, вопросы, которые он задавал лекторам, и споры по разного рода конкретным проблемам помологического дела, которые он заводил с ними, соблюдая, конечно, подобающие ему. как ученику и монаху, рамки почтительности и смирения, — быть может, это заставило увидеть в канонике Менделе потенциальную «звезду первой величины на ученом небосводе» Брюнна?…

Быть может, быть может… В это очень хочется поверить, тем более что конец книги жизни Менделя хорошо известен не только пишущему эти строки, но и людям, читающим их. В том и беда всех биографических книг о великих людях: как бы хитроумно ни компоновал свое повествование писатель, сколько бы ни напускал он туману в начале и в середине, рассчитывая удивить читателя неожиданностями, — все это тщетно. Как только читатель — на обложке, или на первой, или на пятой странице — увидел имя героя, конец ему уже известен. И вот беда еще большая: конец известен и самому автору еще задолго до того, как он положил перед собою стопку бумаги и заправил авторучку чернилами. Как же ему не искать во всем, что придется описывать на длинном пути, ведущем к концу книги, крупицы того пороха, без которого невозможен обязательный, диктуемый законами жанра финальный выстрел!… Просто невозможно, физически невозможно не искать этот порох.

…Итак, предположим, что помологические успехи Грегора Менделя дали ему право на звездный титул и на временное исполнение должности супплента по естественной истории в приготовительном классе Технического училища. Брюннские училищные профессора оказались, таким образом, более прозорливы в оценке его знаний, чем суровый зоолог из Венского университета Рудольф Кнер, и вопреки приговору министерской комиссии они решили бережно поддержать его талант!… Складывается весьма заманчивая коллизия, Менделю остается только оправдать в будущем возложенные на него надежды, а автор вместе с читателем уже знают, что он их оправдал!… Да!

Но вот загвоздка: ровно через два месяца «звезде первой величины» пришлось освободить означенное место — освободить, так было сказано, для лица, постоянно его занимавшего, хоть и не аттестовавшегося столь «звездно». В теплый солнечный день 6 июня 1851 года явившийся на занятия Мендель был неожиданно для него приглашен в кабинет директора училища, где господин Флориан Шиндлер — конечно, «профессор», — вручил ему письмо, написанное в весьма торжественных тонах:

«Дирекция с удовольствием пользуется возможностью выразить Вашему преподобию свою полнейшую признательность за проявленное Вами усердие, за Вашу методу преподавания(!!), принесшую большую пользу, за уважительное отношение к Вашим слушателям и ко всем коллегам и служащим училища;

Дирекция выражает Вам также искреннейшую свою благодарность за Вашу самоотверженность, старание и за действенное способствование достижению задач, стоящих перед Училищем».

Ах, как красиво было ему сказано «вот бог, а вот порог»!… Неплохо, верно?… Более того, директор Шиндлер настолько великодушен, что он не замкнул свои восторги одними рамками этого письма — пусть официального, но все-таки адресованного лишь самому восхваляемому им лицу. В тот же день 6 июня 1851 года он направил не в иное место как в канцелярию штатгальтерства великолепнейшую аттестацию на бывшего временного супплента. Она, конечно, была изложена в классических корявейших оборотах тогдашнего австрийского «канцелярита»:

«В личности члена орденского капитула Грегора Менделя… [был найден супплент по естественной истории [35] [35] И этот текст О. Рихтер также приводит почему-то разорванным на две части, соединяя их этой взятой нами в скобки фразой (стр. 65 упомянутой ранее книги „Gregor Iohann Mendel, wie er wirklich war ) ], о котором благодаря его одаренности в научном и дидактическом отношении как педагогический корпус, так и покорнейше подписывающаяся дирекция полагают, что они могут быть спокойными после того, как многие профессора, в особенности профессор д-р Коленатый, засвидетельствовали естественноисторические труды [36] [36] Разрядка моя. — Б. В. упомянутого члена капитула, исправлявшего одновременно обязанности кандидата в гимназические учителя».

Отлично, не правда ли?… Но вот в чем вопрос: с чего это вдруг господину Шиндлеру понадобилось посылать в самую высокую провинциальную инстанцию такую характеристику на педагога, временно исполнявшего обязанности супплента и уже от их несения освобожденного?…

В этой истории есть еще один весьма примечательный момент: супплент Мендель проработал два месяца, но ни в середине этих месяцев, ни по окончании ему не заплатили ни крейцера, и неделю спустя расхваленному суппленту пришлось подавать прошение:

«Брюнн, 15 июня 851 г. [37] [37] В письмах Мендель обычно обозначал год тремя последними цифрами.