Сергей Труфанов - Святой черт

После убийства Распутина газеты на несколько дней получили возможность довольно ярко изобразить и личность Распутина, и его тлетворное влияние на всю окружающую среду. То, что было секретом, стало явно для всех и могло убедить даже наибольших скептиков и сомневающихся. Но тем не менее до сих пор была лишь приподнята завеса над темным царством придворного быта. Воспоминания Илиодора, или, вернее, его разоблачения дают огромный материал и для характеристики таинственной, скорее, темной личности Распутина и его влияния на придворные и правительственные круги. Недаром автор воспоминаний назвал свое описание «страшной книгой». Перед читателем пройдет в сущности безобразная картина гниения и разложения старого режима - монархии и всего ее правительственного аппарата - накануне падения. Редакция «Голоса Минувшего» в последние годы тщательно собирала материалы, касающиеся распутинской эпопеи. Не потому, конечно, что ее интересовала весьма заурядная личность тюменского «старца» и «пророка» и его альковные похождения; и не потому, что чудовищный разврат, захвативший часть великосветского общества, зафиксировал собой, пожалуй, небывалую страницу истории, столь обильной вообще патологическими явлениями, - Распутин и его клевреты срослись органически со всем правительственным механизмом последнего из Романовых. Вызывает презрение и отвращение не этот грубый, сладострастный мужик, попавший волею судеб в среду пресытившегося вырождения, явившийся слепым, в конце концов, орудием дельцов и аферистов, а те царские слуги, те пресмыкающиеся рабы, которые в руках своих держали министерские портфели и своекорыстно правили Россией под эгидой распутинского покровительства. Новое правительство бесспорно найдет в потайных архивах достаточное количество документов, которые раскроют перед нами работу распутинской банды за последние годы старого режима. Обвинительный акт против романовской династии составить нетрудно, слишком явны и велики ее преступления, но в распутинском деле, как в фокусе, концентрируется та мерзость запустения, которая характеризует нам отошедший в вечность русский деспотизм. Именно оно окончательно дискредитировало и престиж власти, и династию в массовых кругах обывателя, заставило отшатнуться от монархии даже те мещанские круги, для которых сохранился все еще ореол царской власти.

Признавая с этой точки зрения за материалами, касающимися Распутина и деятельности окружавшей его придворной и банковской клики, огромное, первостепенное, общественное значение, мы считаем своим долгом уделять и впредь на страницах журнала место этим материалам.

Теперь несколько необходимых вводных слов о личности автора воспоминаний и о тех материалах, которые в них заключаются. Вероятно, читателям можно и не напоминать о том, что представлял собою Илиодор в революционные годы или вернее в наступившую затем полосу реакции. Всем памятны необузданные выступления илиодоровцев, творивших под покровом таинственных связей и высокого покровительства в Царицыне, Саратове и других поволжских городах самое невероятное. Руководителю погромной дружины («меня окружают люди, у которых сапоги бутылками, а кулаки здоровые - русские»,- говорил в 1909 году на одной из своих «пасторских бесед» в Саратове о. Илиодор) нельзя было в действительности отказать в бурнопламенном темпераменте: недаром и газета, которую затевали в то время илиодоровцы, должна была именоваться «Гром и молния». Монах - фанатик! Разве это уж столь необычное явление? Отнюдь нет. Легко понять и силу воздействия на толпу, состоявшую всегда у Илиодора почти исключительно из женщин да небольшой группы молодцев с кулаками. Тут нет психологической загадки; она понятна для каждого, кто наблюдал различные проявления религиозного фанатизма и его гипнотирующего влияния на некультурные массы: это своего рода психическая зараза. Она знакома историкам, объяснена психологами и ярко изображена в литературе. Необычность илиодоровщины была в другом: она переходила в сферу политики и здесь, сталкиваясь с своеобразными государственными условиями, приобретала совершенно исключительный облик с бытовой стороны - илиодоровщина оказывалась как бы вне государственного воздействия, становилась недосягаемой и для синода. Тщетны поэтому были все думские запросы. Мне ни разу не пришлось видеть Илиодора, но раз удалось видеть и беседовать с еп. Гермогеном, ближайшим покровителем, единомышленником и соратником в илиодоровских подвигах. Я видел его в период опалы, когда протекло уже несколько лет после памятных активных действий. У людей отставных пыл всегда ослабляется. Но и тогда я увидел перед собой как бы воочию прежнего Никиту Пустосвята, быть может, незлобивого и добродушного к своим и готового идти под сень креста громить врагов и громить их так, чтобы от них «остались лишь калоши», как однажды после учиненного погрома хвалился в свое время Илиодор. Был ли Илиодор фанатиком такого типа? Не знаю, конечно, но не следует забывать того, что Илиодор не был каким-нибудь изуверньм, темным монахом, лишенным образования, погрязшим в предрассудках, готовым, как в средневековье, вступать в реальную борьбу с чертями - это был человек, окончивший С.-Петербургскую духовную академию. Такой человек, если он только нормален, едва ли мог искренно выступать против «газетных стервятников» и «гидры революции» в той именно форме, как это делал Илиодор. Линия его поведения была неизменна в течение нескольких лет, и ничто его не смущало.

В конце 1911 г. он достиг как бы апогея своего величия - в это именно время он получает впервые доступ в высшие сферы; в это именно время начинается борьба Илиодора и Гермогена против того, с обличениями кого он выступает в своей книге, - борьба, которая и низвергла Илиодора. Начиная борьбу, по-видимому, он преувеличивал силу своего влияния. По крайней мере, в августе 1911 г., отправляясь в Петербург и прощаясь со своей «дружиной храброй», он держал такую речь перед своими поклонницами: «Я еду в далекое путешествие совершать, а быть может, и закончить то великое дело, о котором я уже говорил вам несколько раз… Собирается православный конгресс православных людей со всего света. Я тоже приглашен на этот конгресс. Где будет происходить он, я не скажу. Мне предложено главное место в конгрессе, я буду председательствовать. Соберется этот конгресс для того, чтобы решить раз навсегда, как поступать с безбожниками. Конгресс выработает самые решительные меры против жидов, безбожников и русских дураков»… Через год Илиодор, по собственным словам, сбросил с себя «бремя религиозного суеверия и колдовства», стал мыслить разумно, объявил, что отдает себя под защиту оппозиции Государственной Думы и высказывал твердую веру, как писал А.