Виктор Виткович - Круги жизни

Так продолжалось до тех пор, пока наш командир скорей в шутку, чем всерьез, не задал одному захваченному в стычке басмачу излюбленного вопроса самого Усманова — вопроса о Гырате.

Неожиданно басмач ответил: по слухам, на Гырате ездит курбаши Палванкуль, главарь одной из небольших шаек, совершавшей набеги из глубины гор. Эта весть опечалила нас: было ясно, с Усмановым приключилась беда, скорей всего нет в живых, раз конь в чужих руках. Чего греха таить, жалея Усманова, мы не раз помянули недобрым словом командира, из-за неуступчивости которого разгорелся сыр-бор.

Прошел месяц. И в один августовский день все завершилось, как в эпосе. Дело было ночью, я проснулся от конского ржанья и того характерного гула, за которым угадываешь слитное дыхание множества лошадей. Выбежав из казармы, увидел в призрачном свете лупы табун коней. Наш командир стоял на крыльце, а перед ним… перед ним навытяжку… Усманов! Поблескивая белыми зубами, докладывал командиру:

— … у них больше ста сабель, но не осталось ни одного коня!

То, что сделал Усманов, было и впрямь удивительным. Ускакав в то памятное утро с суда, решил угнать у басмачей табун и привести на суд вместо Гырата. Пристал к басмачам, чтобы завоевать доверие, подарил Гырата главарю шайки. Когда басмачи привыкли к Усманову, вызвался однажды пасти лошадей и той же ночью угнал весь табун вместе с Гыратом.

Остается сказать тебе, что спустя полчаса после прибытия табуна горнист проиграл боевую тревогу. Усманов повел эскадрон в горы. Шайка Палванкуля была разбита в ожесточенном коротком бою. И разбежавшиеся басмачи потом переловлены поодиночке. Остается сказать еще, что через несколько дней Усманова опять судил реввоентрибунал. «Принимая во внимание смягчающие обстоятельства», трибунал ограничился двадцатью сутками гауптвахты. А когда Усманов с гауптвахты вышел, командир выстроил батальон, объявил Усманову от имени командования благодарность и вручил именные золотые часы.

Было это тут же, в Андижане, в том же двадцать третьем. Шел я мимо ряда чайхан, возле одной увидел толпу. Протискался. На помосте чайханы густо сидели люди в халатах, чалмах, тюбетейках. По обрывкам узбекских слов, которые тогда уже знал, понял: только что кончился бой перепелов. Страсти еще не улеглись.

Как всегда, на помосте сидели две партии — друг против друга. Каждая ставила деньги на своего перепела. В клетке шевелился перепел-победитель. Во главе проигравшей партии сидел старик с реденькой бородкой, в железных очках и чалме, судя по общему уважению, опытный биданабоз, специалист по перепелиным боям. Во главе выигравшей — сравнительно молодой узбек (а может, таджик), красивый, хотя и рябой, со сросшимися бровями, из-под которых насмешливо посверкивали глаза. Он подшучивал над проигравшими. Я не настолько знал язык, чтобы понимать его остроты.

Вдруг к старику подошел какой-то ремесленник: лоб повязан платком, на плечах простой халат. Вынул из своего рукава перепела, молча протянул старику. Тот не спеша взял птицу за ножки, не говоря ни слова, стал разглядывать. Рябой биданабоз искоса взглянул и лениво усмехнулся: перепел выглядел жалким, тщедушным.

Обычно в клетке перепел втягивает голову, свешивает хвост и делается похожим на шар, при каждом шаге словно бы кивает, кажется толстым, важным. Но когда его извлекают из рукава, со слипшимися перьями, и он испуганно вертит головой, обнажая ржаво-бурое горлышко, перепел выглядит маленьким и несчастным. Поэтому я был удивлен, когда, протянув птицу обратно, старик сказал ремесленнику:

— Твоему перепелу цены нет! Всех побьет. Его надо подержать в темноте еще дня четыре. Да кормить…

Он сказал чем, но я не понял. Тут рябой биданабоз пошел в атаку, он направлял уколы своих острот не на старика — на перепела! — хотя косвенно слова его относились и к старику сопернику. «Ежели волк не сожрет, коза до Мекки дойдет!» — образец его насмешливого красноречия. Он всячески раззадоривал старика, пока тот опять не протянул руку к ремесленнику и взял перепела. Рябой поблескивал глазами, а старик испытующим оком разглядывал и разглядывал птицу, дул в маховые перья и под брюшко, провел пальцем по серому роговому клюву, потом поднял голову и сказал: — Собирайте! — Это значило: готов сейчас же этого перепела выпустить в бой и отвечать за него всем своим авторитетом.

Пронесся говор. Рябой биданабоз тоже взял перепела, мельком оглядел, вернул старику и развязал пояс. Вытащив из него пачку бумажных червонцев, небрежным жестом положил на помост. Тотчас же со всех сторон к нему потянулись руки с деньгами. По количеству рук понял: его перепел — знаменитый боец, имеющий прочную славу победителя многих поединков. Тщательно пересчитав деньги, рябой объявил ставку, не помню цифру, помню: ее размер всех поразил.

Старик повернулся к ремесленнику — хозяину перепела, спросил, сколько поставит тот. Ремесленник смущенно выложил пять измятых рублевых бумажек. Старик с сожалением, почти с укоризной сказал:

— Вырастил такого бойца, а денег нет… Жаль!

И повернулся к людям. Кое-кто начал класть перед ним по одной, по две бумажки: видно было, в авторитет старика верят, но слава того перепела заставляла людей опасаться делать крупные ставки. В результате кучка денег перед стариком оказалась ничтожно мала по сравнению с тем, сколько собрали противники. Бою явно не суждено было состояться.

Вот тут-то старик всех удивил, извлек из своего шелкового пояса солидную стопку денег, подсчитал, положил на помост, развернул пояс еще на один оборот, вынул какие-то бумаги — оказалось, документы на владение домом и садом. Над толпой пронесся вздох изумления, из соседних чайхан повалил народ. Наконец оба биданабоза особым движением подбросили перепелов друг на друга. И возгорелся бой.

Толпа, тесно сгрудившись, не дышала: на карту была поставлена жизнь и судьба старика. Даже перешептываться опасались, чтобы не потревожить дерущихся птиц. Взъерошенные, остервенелые, с глазами, от ярости ставшими буро-красными, перепела наскакивали один на другого, норовя клювом угодить в голову. Наскакивая, они чуть приоткрывали крылышки. Сразу стало видно: достойные соперники! На своих ножках с длинными пальцами, без шпорцев, они прыгали по войлоку, разостланному на помосте. Иногда, превращаясь в два осатанелых крутящихся шара, взлетали и опускались опять, не прерывая драки ни на секунду.

Вдруг старик протянул обе руки и, прикрыв голову своего перепела ладонью, взял его под брюшко и вывел из боя. Все оживились, громко заговорили, принялись за чаепитие. По условиям перепелиных боев каждый биданабоз, чтобы дать отдых птице, может ее взять, однако в течение всего боя имеет право сделать это не больше трех раз.