Василий Голубев - Крылья крепнут в бою

Теперь же нам впервые в авиации Военно-Морского Флота дан лучший самолет-истребитель, на который, используя наш учебный и боевой опыт, пересядут а ближайшее время сотни летчиков. Значит, каждый казус или, не приведи бог, несчастный случай станет тормозом в освоении самолета, так необходимого в предстоящих боях.

На четвертый день наземных занятий, а их отводилось пять, прилетел полковник Кондратьев. Его беспокоили два вопроса: выпуск летчиков на Ла-5 без провозки на учебном двухштурвалыюм самолете, особенно молодых пилотов, и незащищенность аэродрома от ударов с воздуха.

В Новинках сосредоточилось два авиаполка, на открытом поле находилось более сорока самолетов, а каждом доме деревни размещался личный состав полков и подразделений обслуживания. Приди сюда десяток Ме-110 или дюжина ФВ-190, а до их баз всего 180-200 километров, и сгорят все наши планы и сроки, как стружки на костре. А тут словно по заказу в момент встречи командира бригады на большой высоте пролетел Ю-88 - фашистский разведчик.

Полковник поднял руку, давая нам понять, чтоб повременили с докладами, проследил за полетом противника, спокойно спросил меня и Шварева:

- Ну что, боевые истребители, имеете сорок машин, а перехватить и уничтожить разведчика не можете?

Воцарилось молчание.

- Товарищ полковник! - сказал я. - Не только перехватить, а и взлететь и сесть на Ла-5 пока не знаем как. Вот слетаем хотя бы в зону, тогда и пойдем на перехват. Да и кислорода на аэродроме нет, а без него "юнкерса" на такой большой высоте не возьмешь.

- Помолчи, Голубев, - поморщился Кондратьев и строго спросил Шварева: Сколько летчиков па "яках" летают на боевое применение?

- Восемь, все из руководящего состава полка и эскадрилий, - четко ответил Шварев. Потом добавил: - Были еще, да передали их Голубеву.

Командир бригады с недовольным видом помолчал, поправил шлем на голове и пошел к домику штаба 13-го авиаполка. Мы, командиры и начальники, примолкнув, двинулись вслед за ним.

В штабе Кондратьев внимательно выслушал сообщение о состоянии дел в полках, задал несколько вопросов начальнику связи 13-го и командиру технической базы, поинтересовался у командира роты, как организована охрана самолетов, служебных помещений, общежитии личного состава я других объектов. Заканчивая совещание, приказал:

- Тринадцатому полку немедленно организовать боевое дежурство составом звена самолетов Як-7, не снижая темпов переучивания. Штабу полка обеспечить связь и оповещение данных о воздушной обстановке ПВО Северо-Западного фронта. Четвертому гвардейскому в течение пяти дней дать максимально возможный налет на самолете Ла-5 восьми летчикам, имеющим на своем счету сбитые самолеты врага, и приступить к боевому дежурству в светлое время суток составом звена. Хотя аэродром и далековат от линии фронта, но удар в светлое время вполне вероятен. Два звена истребителей при своевременном подъеме - сила. Ну, а чтобы летчики не слабели, переведем их на фронтовую норму питания, а то у вас здесь и не фронт и не тыл...

Несение боевого дежурства спутало намеченный порядок в освоении техники пилотирования и боевого применения. Но решение Кондратьева правильно. А теперь - главное: подняться на Ла-5 самому, понять машину на различных режимах, в пилотаже и особенно на взлете и посадке, где больше всего бывает неприятностей.

На следующее утро я сидел в кабине Ла-5, казавшейся очень просторной после самолета И-16. Внимательно ее осмотрел, открыл вентиль воздушного баллона, пристегнул привязные ремни, сделал несколько движений педалями и ручкой управления, проверил плотность закрытия и легкость хода колпака кабины. Затем, закрыв глаза, на ощупь проверил расположение приборов, рычагов и кнопок. Все было в нужном положении. Как безошибочно находит рука все кнопки и тумблеры! Казалось, новый самолет я знаю лучше "ишака", на котором прошел огонь и воду. Потом, облегченно вздохнув, ответил стоявшему на плоскости инженеру Николаеву на несколько вопросов по эксплуатации самолета и мотора в воздухе. Получив его одобрение, порулил на старт. У посадочного знака с микрофоном в руке стоял полковник Кондратьев.

Затормозив самолет точно на старте, доложил по радио - тридцать третий к взлету готов! В наушниках послышался знакомый спокойный голос:

- Добро, тридцать третий, взлетайте!

Увеличив обороты, отпустил тормоза, и самолет, быстро набирая скорость, плавно оторвался от снежного поля. Не успел осмотреться, убрать шасси, как скорость достигла 400 километров, а высота 300 метров. Да, вот это конь ретивый! Сила в тебе есть, мысленно дал я первую оценку самолету и сообщил на старт: на борту все нормально, я тридцать третий. Над аэродромом сделал три больших круга, на четвертом, согласно временной инструкции полетов, сделал расчет на посадку. Кажется, все правильно, на высоте двести метров выпустил посадочные щитки, чуть увеличил обороты винта. Теперь все внимание - на скорость планирования и точность расчета.

Сел с маленьким недобором на колеса, но без "козелка". Самолет плавно опустил хвост, покатился по прямой, хорошо чувствуя тормоза и руль поворота. Техник осмотрел самолет и, улыбаясь, показал большой палец - все в порядке, я ответил тем же знаком. И снова в наушниках голос Кондратьева:

- Тридцать третий, выполняйте еще два полета по кругу. На посадке чуть раньше добирай ручку - понял?!

- Тридцать третий понял, - ответил я и уверенно вырулил на старт.

В этот день, кроме полетов по кругу, я сделал еще два вылета. Над аэродромом выполнил весь комплекс фигур высшего пилотажа. Проверил максимальную скорость самолета на различных высотах. Впервые в жизни я увидел скорость в горизонтальном полете - 620 километров в час, на пикировании - 700. Самолет Ла-5 не обманул мои ожидания, машина была хороша во всех отношениях. Наконец-то сбылись мечты морских летчиков-истребителей получить надежную машину для полетов над морем.

За последующие пять дней на Ла-5 летали все тридцать летчиков, а восемь из них, выполнив по два-три полета на боевое применение, приступили к боевому дежурству, назвав эту задачу "через день на ремень".

В феврале погода нас не подводила и каждый летный день приносил ощутимые результаты. Все летчики уверенно пилотировали самолет, вели учебные воздушные бои, стреляли по буксируемому конусу и по щитам на полигоне.

Летные казусы - частые спутники при освоении новой техники - пока обходили нас стороной. Но не обошлось без ЧП с пятью летчиками, которых рекомендовал мне майор Шварев как умевших и "поработать и погулять".

В конце летного дня пятеро "шваревцев", так назвал их капитан Кожанов, ставший после меня командиром 3-й эскадрильи, за ужином вместо положенных ста граммов приняли "ДП" - дополнительную порцию где-то добытого спирта - и, повеселев изрядно, пошли в общежитие девушек-связисток. Там между двухъярусных коек устроили под патефон танцы, которые неожиданно превратились в потасовку с "соперниками" из бывшего своего полка. Особенно задиристым оказался низенький, плотный, с темными кудрями младший лейтенант Лева Петелинский. Приревновав к другу связистку Лену, он "мазнул" его по носу, а потом пошла взаимная "выручка", закончившаяся поражением молодых гвардейцев. Каждый из них пришел домой самостоятельно, но с отметинами; Больше всех пострадал Лева. На его лице красовались два "фонаря", а главное, были вдребезги разбиты летные очки со светофильтровыми стеклами, которыми он очень гордился.