Василий Голубев - Во имя Ленинграда

Выйти из боя в такой обстановке, когда противник атакует с разных сторон, довольно сложно. Но вот Кожанов и Цыганов один за другим сбивают два Ме-109. Только временное замешательство противника спасло группу командира полка от полного разгрома.

Непродуманные, поспешные решения, принимаемые командованием бригады и полка, давали себя знать все ощутимее. Вместо спокойного ввода сил происходило какое-то судорожное дерганье. Бой группы Михайлова и все последующие бои до конца дня приносили печальные результаты.

После обеда майор Ильин был срочно вызван командиром полка из Кронштадта в Гражданку и сразу же после посадки получил приказ вести группу на боевое задание. Сам командир полка явно не решался на это. Не имея времени на изучение обстановки, Ильин был вынужден поспешно вылететь на патрулирование. С КП бригады его подгоняли по радио - быстрее сменять группу 3-го авиаполка.

Ильин ввязался в бой, не обеспечив себя минимальными тактическими преимуществами, и был сбит первым.

Тяжело раненный, с трудом вылез из кабины горящего самолета и, уже теряя сознание, успел рвануть кольцо парашюта. Прикрывая Ильина от пуль врага, получил тяжелое ранение Виктор Голубев. При посадке он вдребезги разбил самолет и добавил себе еще несколько ран.

К исходу дня из девятнадцати самолетов осталось лишь семь исправных. Только теперь командир авиабригады полковник Кондратьев, целый день лично летавший на задания с летчиками 3-го гвардейского полка, которым он прежде командовал и который сейчас также понес тяжелые потери на "харикейнах", понял, что сегодня его место было не в воздухе, а на командном пункте, откуда он мог лучше оценивать воздушную и наземную обстановку и помогать советами командирам полков и эскадрилий.

С другой стороны, многое зависело от летавшего в бой командира полка.

Честно говоря, командир 4-го гвардейского Михайлов был хорошим организатором боевых действий, но только на земле. Сам же за время командования полком, редко поднимаясь в воздух, поутратил летные качества. На войне же, как в спорте, без постоянных тренировок не обойтись.

Знал ли полковник Михайлов, что большие перерывы в полетах неизбежно приводят к ошибкам? Знал, как знали и знают все, начиная с командующего ВВС и кончая рядовым пилотом. Чувства летчика независимо от его прошлого летного и боевого опыта можно сравнить с ощущениями солдата, вернувшегося на передовую из госпиталя. Надо заново привыкать к свисту пуль и грохоту разрывов. А летчику - к пространственной ориентации, мгновенной реакции, физической перегрузке.

Одному для этого нужен час, другому несколько суток, прежде чем он начнет понимать, что та пуля, которая свистит, в него не попадет, а ту, которая настигнет, все равно не услышишь.

В угнетенном душевном состоянии вечером 30 сентября докладывал полковник Михайлов итоги дня прибывшему на аэродром Приютино командиру бригады.

- В результате упорных боев полк тридцатого сентября сбил семь самолетов Ме-109.

- Вы вначале доложите о своих потерях, - сдерживая гнев и досаду, сказал Кондратьев.

- Свои потери тоже велики, - понизил голос командир полка.

Да, впервые за всю войну мы в один только день понесли такие потери. Два лучших летчика-ветерана погибли, два тяжело ранены, еще четверо надолго выбыли из строя. Четыре самолета И-16 сбиты, восемь имели повреждения, три из них требовали капитального ремонта.

А каков моральный ущерб! Как снизилась боеспособность! Авторитет командования в глазах летного состава сильно покачнулся, опять появились сомнения в собственных силах, бойцовский дух ослабел, его нужно было срочно поднимать, иначе психологическая травма не заживет.

Поскольку 4-й гвардейский полк имел задачу не допускать ударов по кораблям и Кронштадту, командир бригады по разрешению командующего авиацией перебазировал 1 октября остатки полка в Кронштадт.

После этого печального события командир полка был переведен на Тихоокеанский флот, вместо него прибыл подполковник Владимир Степанович Корешков, командовавший до этого 71-м авиационным полком нашей же бригады.

Ознакомившись с делами, он назначил меня временно, до выздоровления майора Ильина, исполняющим обязанности заместителя командира полка. Забот сразу прибавилось, но я не испытывал особых трудностей, потому что боевые друзья - командиры 1-й и 2-й эскадрилий и весь технический состав приняли мое временное назначение как должное.

Блокада прорвана

Длинные октябрьские ночи помогли нам залечить полученные травмы. Техники в короткий срок отремонтировали поврежденные самолеты и построили укрытия для машин и людей, а летный состав - от рядового до командира полка Корешкова - все свободное от боевых вылетов время изучал и анализировал каждое упущение, каждую ошибку летчиков своего и соседних полков.

Вновь, как это было на аэродроме Выстав, создали учебную базу и полигон для стрельб и бомбометания. На этот раз его развернули на воде, недалеко от берега. Это принесло двойную пользу: во-первых, летчики отрабатывали меткость стрельбы и бомбометания с различных высот, а во-вторых, появилось подспорье для столовой - оглушенная рыба, которую оружейники умело подбирали сачком с маленькой лодочки.

Кронштадт, как и Ленинград, жил под артобстрелом с южного и северного берегов Финского залива. Нас, воевавших на полуострове Ханко, это мало тревожило. Подумаешь - всего полсотни снарядов за сутки! На Ханко по нашему аэродрому противник выпускал более полутысячи снарядов за пять-шесть часов. Однако вылеты не прекращались! Все же немцы заставили нас углубить землянки и даже забираться в старые купеческие склепы на Петровском кладбище. Склепы оказались самым надежным и прочным жильем. Каменные стены, двойные двери да еще тамбур задерживали не только взрывную волну, но и глушили разрывы.

Вначале жить в эти склепы шли наиболее смелые, а потом, когда несколько снарядов попало в деревянные домики и землянки, желающих стало больше. Пришлось и самый большой склеп, в котором находились останки родовитого кронштадтского купца, переделать в общежитие для девушек, работавших в столовой и на узле связи.

Над склепом стояла башенка, тоже прочное монолитное сооружение, получившее наименование "женская часовня".

- Как говорится, мертвым помирать, а живым жить да еще воевать... философски заметил инженер Николай Метальников, который оборудовал для себя индивидуальный склеп и назвал его "ЛИ-1", что означало "люкс инженера 1-й". Крест с этого склепа вместе с чугунной плитой, весивший, очевидно, с полтонны, Метальников оттащил автокраном в глубину кладбища и, устав от трудов, завалился спать. Но его многочисленные друзья-шутники не спали, притащили крест с плитой обратно, установили на свое место и начертали эпитафию: "Здесь покоится наш друг купец Николай Метальников".