Василий Голубев - Во имя Ленинграда

- Пей месяц-полтора, сделай перерыв и еще месяц пей, даже если и боль прекратится, - продолжала свои наставления тетка Елена.

Я ее угостил восточными сладостями, которые были в посылке из Казахстана, привезенной мною. А она рассказала, на кого в деревне пришли похоронки, кто еще воюет на фронтах, кто ушел в партизаны Ленинградской области.

Краткосрочный отпуск подходил к концу. Я сумел сходить на рыбалку, за клюквой, поохотился на уток, но сердцем неотступно был в полку, с боевыми друзьями. К тому же во мне росло тягостное ощущение надвигающейся беды. Можно назвать это суеверием, но я полагал: предчувствие...

...7 мая утром к отцу зашел офицер. Узнав, что я служу в авиации Балтийского флота, он сообщил некоторые сведения о том, что 4 и 5 мая западнее Ленинграда прошли крупные воздушные бои. С обеих сторон были значительные потери. Летчики-моряки потеряли двух Героев Советского Союза. От слов капитана меня обдало жаром. Ведь западнее Ленинграда главная сила истребительного прикрытия - это наш полк на "лавочкиных" и два неполных полка на "яках", а Героев среди летчиков этих частей всего сейчас семь человек. Кого же потеряли? Я попросил капитана помочь узнать фамилии погибших Героев Советского Союза. Он сказал, что едет сегодня в штаб армии и узнает, но в Ладогу он вернется только завтра к вечеру...

Ждать я уже не мог и решил сегодня ночью вылететь в Кронштадт. Пришлось прервать отдых. С грустью я сказал об этом Сашеньке и родителям. Они поняли, промолчали. Погуляв с Галочкой на руках у берега Волхова, я распростился с родителями и женой и на попутной машине уехал в Новую Ладогу.

Сильный западный встречный ветер вновь кидал У-2, как легкое перо. Перелет до Кронштадта занял более двух часов.

Подруливая к стоянке самолетов управления полка, я увидел группу летчиков и техников. По их напряженным позам почувствовал неладное.

С докладом подошел капитан Цыганов, его лицо было бледно-серым:

- Товарищ майор! Старший группы ночных экипажей капитан Цыганов. Докладываю, что в ваше отсутствие полк понес тяжелые потери. Пятого мая с боевого задания не вернулись Герои Советского Союза Васильев, Кожанов и старший лейтенант Филатов. Летчики Соценко и Ефим Дмитриев получили ранения, находятся в кронштадтском госпитале...

Дальше капитан говорить был не в силах, он снял шлем, опустил голову. У меня в висках застучало, по спине пошел озноб, глаза затуманились слезой. Я снял шлем, медленно, молча пошел на КП эскадрильи, но идти не было сил, ноги стали будто ватные. Впервые за войну известие о тягостной потере так надломило меня. Я сел на первый попавшийся ящик, закрыл лицо руками. Так просидел несколько минут, собираясь с мыслями и силами. Все молча стояли в стороне. Они понимали, что в такие минуты помочь человеку нельзя, тяжкое горе должно само как-то выплеснуться...

...Нет, нет тех, с кем прошел самые тяжелые испытания, с кем сотни раз ходил крыло в крыло в жестокие схватки. Смерть или победа... К тому или другому шли все время вместе, но когда они погибали, меня рядом не оказалось. Зачем, зачем я согласился на отпуск? Почему не настоял на своем? Ведь сердце чувствовало беду... Из оцепенения вывел голос инженера Михаила Бороздина, он потрогал меня за плечо, тихо сказал:

- Василий Федорович, пойдемте в мою землянку, отдохните немного, утром мы все подробно расскажем.

Я молча поднялся, медленно пошел в землянку, расположенную здесь же, за стоянкой самолета. Идти в свое жилье у меня желания не было, там, рядом больше месяца жили боевые друзья, которых уже нет...

В землянке до утра не заснул, лежал с открытыми глазами и думал: "Ничего теперь не вернешь, поддаваться горю и тоске нельзя. Надо сражаться с врагом. Он еще упорен и силен. Только так можно преодолеть слабость, вызванную непосильным горем..."

В пять часов утра, передав боевое дежурство дневной смене, зашел капитан Цыганов. Он рассказал о боях 5 мая. В этот день противник бросил в бой превосходящие силы своих истребителей, да к тому же сумел передать на нашей волне ложную информацию о воздушной обстановке. Это привело к ошибкам. Их совершило и командование на земле, и летчики. Силы распылили, и группа Васильева оказалась в тяжелой обстановке. В неравном бою с "фокке-вульфами" он погиб вместе с ведомым, старшим лейтенантом Филатовым.

Дальше Цыганов сообщил, что Кожанов был сбит до начала общего боя, во время разведывательного полета.

Получив эти данные, я пошел на КП полка, чтобы доложить командиру о возвращении из отпуска.

На командном пункте находились командир, замполит, начштаба и старший инженер. Борисов уже знал, что я из отпуска возвратился раньше срока, и радовался этому. Нужно было посоветоваться, кого из летчиков назначить на должности командиров эскадрилий вместо погибших.

Все, конечно, видели, что я глубоко потрясен потерей лучших воздушных бойцов и верных друзей.

Доложив о возвращении, я сел на свободный стул. Мне не хотелось ни говорить, ни спрашивать. Я все время чувствовал в гибели друзей свою вину. Это, видимо, первым понял замполит Безносов. Он, после длительного молчания, заговорил:

- Не казни себя, Василий Федорович. Ты не виноват, это мы здесь ошибку допустили, приняли вражескую информацию за свою и передали Васильеву команду оказать помощь "якам", ведущим бой над островом Сескари. Он вылетел на поддержку группы Цыганова, ведущей бой над Копорским заливом. А Михаил к нашей ошибке добавил свою, он дал команду звену Соценко оказать помощь Цыганову, а сам парой пошел к Сескари. От Васильева было принято всего одно сообщение: "Веду бой с "фокке-вульфами". Видимо, и он, и Филатов попали под удар с разных высот и были сбиты почти одновременно.

И опять белые ночи

Оправдалась народная примета: если в апреле часто идет "слепой" дождь, то лето будет хорошее. Но не только лето, как правило, начинающееся в Ленинградской области со второй половины июня, а и весна в 1943 году была чудесной - ясные солнечные дни и теплые безоблачные ночи. Такая метеорологическая обстановка была хороша не только для нас. Она позволяла вражеской авиации, как и в прошлом году, значительно активизировать свою боевую деятельность днем и ночью. Под ударами врага оказались многие объекты фронта и флота, особенно южнее и западнее Ленинграда и в восточной части Финского залива. Поэтому нашему авиаполку приходилось нелегко. В мае и июне приходилось совершать до пяти-шести боевых вылетов в сутки каждому летчику. Хотя в это время полк был в полном составе - более пятидесяти летчиков и тридцать самолетов, хотя с каждым днем и росло число наших побед, увеличивалось число сбитых самолетов неприятеля, но мы все же выдыхались. И конечно, были у нас потери не только среди еще неокрепшей молодежи, но и в числе опытных, уже давно воевавших пилотов.