Сергей Голубов - Багратион

- Так точно, ваша светлость! - отвечал Толь.

По свойственной ему сметливости, он мгновенно оценил всю важность кутузовского плана: "Da ist der Hund begraben{96}! - подумал он. - Этим и судьба моя решится..." И, сняв шляпу, низко склонил голову перед фельдмаршалом.

- Понял, стало быть? - улыбаясь, еще раз спросил Кутузов. - Ну, так перескажи...

Толь вздрогнул. Что это? Слава богу, он не прапорщик!

- Да не мне перескажи и не кому еще, а князю Петру. Дело это полной дискретности требует до самого своего свершения. Ты, да я, да князь Петр. Наипаче же беречься надобно, чтобы не уведомился о нем господин начальник главного штаба моего, барон Беннигсен. На носу заруби! Но князю Петру перескажи, - от себя якобы, из бескорыстной преданности. Может, и простит тебя, яко сотрудника в наиважнейшем деле, за дорогобужскую твою грубость. Повинную голову меч не сечет!

Глава тридцать седьмая

Арьергард Коновницына держался до последней крайности. Всю ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа и утром двадцать четвертого грохотали за Колоцким монастырем пушечные разговоры. И только двадцать четвертого, в обед, арьергардная кавалерия генерала Сиверса вырвалась из этого ада к бородинской позиции, неся неприятеля на плечах от самой Ельни. Отход Сиверса был поспешнее, чем требовалось. Но устоять против напора навалившейся на него со всех сторон чудовищной громады французских войск он не мог. Почти весь этот день Кутузов и Багратион простояли на левом фланге под сильнейшим огнем, наблюдая за ходом отступления. Ядра с визгом пролетали над их головами, кони шарахались, храпя. Князь Петр Иванович не спускал глаз с поля, на котором происходил бой. Поспешность, с которой Сивере вел свои драгунские полки, его бесила. Ведь на левом фланге еще не кончены земляные работы, не срыто Семеновское, не возведены еще перед ним столь необходимые флеши, а сражение уже грозит перекинуться сюда и захватить именно левый фланг. Сквозь дым, клубившийся над полем, можно было различить все маневры Сиверса. Вот он вводит свои войска в сферу огня Шевардинского редута. Через десять-пятнадцать минут он выведет их из этой сферы, и тогда войдут в нее французы.

- Алеша! - закричал Багратион. - Скачи, душа, на редут к Горчакову! Гляди, чтоб не проспал он! Через десять минут французы будут под реданом. Все пушки на картечь! Хлестать в лицо!

Олферьев сорвался с места, хвост его коня растаял в столбе пыли.

- Ах, князь Петр, молодец! - похвалил Багратиона Кутузов. - Дельно, мой генерал! А откуда стал бы ты хлестать французов в лицо, не будь у нас в обороне Шевардинского редута? Вот тебе и не нужен стал редут!.. Но дельно, очень дельно распорядился ты!

Случилось то, что не раз случалось и раньше - в восемьсот пятом году. Вдохновение прекрасной силы слетало на Багратиона в такой момент, когда всякий другой генерал лишь растерялся бы от неожиданности. Чем труднее и безвыходнее казалось положение, тем светлее и жарче были вспышки этого могучего огня в князе Петре. Приказанием, которое Олферьев должен был передать командовавшему на редуте князю Горчакову, сразу выводился из гибельной опасности Сивере, и бой задерживался далеко впереди левого фланга. Следовательно, и фортификационные работы на нем могли продолжаться.

Французы вышли к Шевардину. Дробные перекаты ружейной трескотни ползли и ширились. Тучи черного дыма окутывали редут. Вдруг земля дрогнула, тучи вскинулись кверху, огненное кольцо опоясало шевардинские укрепления. Грянул залп, за ним другой, третий... Французы кинулись в атаку на редут. Горчаков встречал их картечью.

- Славно! - воскликнул Багратион.

- А попозже, когда у тебя на фланге возня кончится, - сказал ему Кутузов, повертывая коня и собираясь уезжать, - флеши готовы будут и войска за овраг отойдут, - тогда, князь Петр, отзови из Шевардина Горчакова. Тогда уж и впрямь холмик сей нам больше не нужен будет...

Полторы тысячи верст непрерывного отступления давали себя знать. Бой у Шевардина был жесток и упорен. Холод ночи уже лег на землю. Небо то покрывалось облаками, то очищалось от них. Багратион несколько раз посылал на редут адъютантов с приказаниями Горчакову выводить войска. Но битва не затихала. Вторая кирасирская дивизия в постоянных контратаках понесла значительный урон. Можно было бы обойтись без этой горячности. И то, что канонада продолжала реветь, а мрак ночи то и дело озарялся вспышками залповых огней, начинало волновать Багратиона. Он послал Горчакову еще одну записку: "Князь, выходи. Велю!" И два-три энергичных слова прибавил для устной передачи. Это помогло. Шевардинские пушки уняли свой грозный рев. И на французской стороне начало успокаиваться. Запылали деревни, находившиеся посреди неприятельских линий, вспыхнули тысячи лагерных костров. В Бородине догорал господский дом. Через все бородинское поле, так далеко, как только мог различить глаз, протянулась сплошная полоса пламени. На левом фланге войска составляли ружья в козлы, разводили огни и начинали варить кашицу. Багратион пошел ужинать.

Заключительные залпы шевардинского боя еще громыхали изредка между редутами и флешами. В черной крестьянской избе деревни Семеновской сидели за ужином Багратион и Сен-При. Походный стол князя Петра Ивановича всегда отличался изобилием, мастерством приготовления и сытностью блюд. Обычно гостеприимный хозяин бывал за столом весел, любезно-настойчив в потчевании, волен и дружелюбно прост в обращении. Сходили на него в это время пленительная доброта и самая приветливая словоохотливость. В рассказах о бесчисленных походах своих на Кавказе, в Польше, Германии и Турции бывал он положительно неистощим. И даже такие гости, к которым не чувствовал он ни влечения, ни симпатии, не могли пожаловаться на недостаток обходительности со стороны Багратиона, когда делили с ним обед или ужин. Поэтому Хотя Сен-При и был неприятен князю Петру, но "фляки по-господарски" и баранья нога в масле решительно устраняли возможность раздора между собеседниками.

- Люблю я, граф, драться, - не без некоторой колкости, однако, говорил Багратион, - с соотечественниками вашими, французами! Побьешь, так есть чему и порадоваться. Как свет стоит, никто так не дрался, как русские и французы! Раз Суворов слово мне молвил - ввек не забуду: "Легкие победы не льстят сердца русского!" А французы дешево побед не продают...

- Случалось и мне в рядах новых моих соотечественников с французским войском боевые иметь встречи, - отвечал Сен-При. - Насколько судить могу, оно зажигательной ракете подобно: если не зажжет с полета - сама лопнет в воздухе. Но многое у французов замечательно и для подражания может служить...

- В маневре сила их. У французов поучиться не прочь я. Но зато и своих учителей не забыл. Царь Петр, Суворов, фельдмаршал наш - вот школа русская. Вся на маневре: где вперед, где назад, - а везде победа! У Суворова в науке состоя, через Альпы отступал я. И под Кутузовым будучи, в наступление не раз хаживал. Великое дело - маневр! Полководец задумал, солдат понял - все готово: слава победителям! А солдат! Ах, что за солдат у нас! Подобного в свете нет! Да поди и сами вы, граф, о том известны.