Петр Чудинов - Иван Антонович Ефремов

Иван Антонович высоко ценил Быстрова как человека и ученого. После смерти А. П. Быстрова он написал: «Если сочетание его талантов было исключительно счастливым для ученого, то не менее выдающейся была его фанатическая преданность науке, преданность, доходившая до полного самозабвения. Я не встречал человека, с таким безразличием относившегося к материальной стороне жизни, так мало значения придававшего личным невзгодам и бытовому неустройству». Еще в 1947 г. И. А. Ефремов вывел образ этого ученого под именем профессора Шатрова в повести «Звездные корабли».

Прототип Шатрова — палеонтолог А. П. Быстров — не только анатом и морфолог, но и антрополог, прекрасно знающий, что «венец творения», современный человек — Homo sapiens — возник путем длительных эволюционных превращений в течение миллионов лет. Быстров, выстроив в систему палеонтологические данные, нарастил «снизу» к вершине пирамиды с современным человеком последовательные этапы эволюционных изменений позвоночных, начиная с отдаленнейших предков — кистеперых рыб. Быстров хорошо изучил строение человеческого черепа и отклонения от нормы в скелете человека. Связав воедино палеонтологическую предысторию человека с данными антропологии, он создал книгу, которую снабдил собственными иллюстрациями [сноска]. Она появилась всего лишь за год до его смерти.

Последняя глава книги посвящена человеку. В ней Быстров обобщил отмеченные многими антропологами «тенденции» к изменению человеческого скелета в обозримом промежутке времени. Художник по натуре, он не мог отказать себе в удовольствии изобразить то, к чему привело бы развитие «эволюционных тенденций», которые представлялись некоторым антропологам и биологам, в частности Д. Б. Холдейну. Так возник гипотетический скелет Homo sapientissimus — человека будущего в исполнении А. П. Быстрова. Скажем прямо, этот гипотетический потомок-сапиентиссимус не красавец. Но Быстров намеренно лишь довел до логического завершения (если не сказать, до абсурда) все те крайние «тенденции», которые якобы вытекали из отклонений в строении человеческого скелета. Сам Быстров отнюдь не придавал значения своему созданию. Более того, он полагал, что эволюция человека в силу его социального развития завершилась, а все «аномалии» и «тенденции» в последующем развитии скелета не приведут к существенным изменениям внешнего облика человека. В своих представлениях Быстров, по-видимому, был прав, поскольку и сегодня антропологи, создавая модель человека будущего — Homo futurus, говорят о завершении эволюции человека в физическом плане, оставляя за ним неисчерпаемые возможности интеллектуального и социального развития. Именно так этот вопрос трактовался учеными на II Всесоюзной антропологической конференции.

У Ивана Антоновича был еще один большой друг, с которым его связывал послевоенный период жизни в Москве. Это — профессор Михаил Михайлович Герасимов (1907–1970), один из наших выдающихся антропологов, широко известный ученому миру как автор методики и реконструкций лица по черепу. Они нередко встречались у Ефремова на квартире или в Палеонтологическом музее, где не спеша прогуливались между витринами, обсуждали детали строения скелетов и внешний облик вымерших животных.

М. М. Герасимов подвергал резкой критике взгляды Быстрова и, в частности, относительно его гомо сапиентиссимус. «Талантливый анатом, прекрасный график А. П. Быстров, — писал он, — собрал воедино основные наблюдения сторонников видовой эволюции человека и на основе их создал скелет этого будущего «суперчеловека»: громадный куполообразный свод черепа; маленький лицевой скелет с беззубыми атрофированными челюстями; предельно сокращенный позвоночник; уродливо сокращенный торс, основой которого являются лопатки и тазовые кости; тонкие, лишенные рельефа, кости рук и ног с трехпалой кистью и четырехпалой стопой. Я попытался одеть в плоть этот скелет. Получилось столь страшное существо, что его трудно назвать человеком. Это существо, порожденное фантазией Быстрова, как ни странно, весьма близко тем вымышленным существам, которых рисуют авторы фантастических произведений о бесконечно далеком будущем нашей планеты» [сноска]. Герасимов полагал, что ответ на вопрос о будущем человека, о его облике в силу комплекса исторически сложившихся причин может быть дан лишь гипотетически. Вместе с тем, по его мнению, человек должен сохранить свой организм в его настоящем состоянии.

Однако Быстров не был столь категоричен в суждениях, как считал Герасимов. «Я не разделяю взглядов анатомов на предстоящую судьбу человека, — писал он, — и не думаю, что его скелет даже в очень далеком будущем может принять такие уродливые формы, какие пророчествуют они… Я вполне убежден, что все то, что анатомы с такой уверенностью предсказывают человеку в будущем, с ним никогда не случится». Как видим, сам Быстров покончил с призраком гомо сапиентиссимуса задолго до того, как призрак «привел в изумление» М. М. Герасимова.

Правда, Быстрова иногда изображали сухим педантом, чуждым увлекательных для многих палеонтологов и часто шатких биологических построений. Иными словами, ему приписывали отсутствие фантазии. Спора нет, Быстров был прежде всего ученым-морфологом. Однако, говорят, сухой ум — бесплодный ум; за внешней угловатостью и педантизмом Быстрова просматривался поэт и художник. Таким его видел Иван Антонович Ефремов. Об этом свидетельствует многое: образ ученого в его повести, во многом списанный с Быстрова, не лишенная юмора история с гомо сапиентиссимус, стоит лишь сопоставить рисунки, и, наконец, его стихи.

Говоря об окружении И. А. Ефремова, коллегах, нельзя не назвать имени Николая Алексеевича Яньшинова (1905–1975), непревзойденного художника-графика. Около четверти века он иллюстрировал почти все статьи и монографии И. А. Ефремова, Ю. А. Орлова, К. К. Флерова и многих других специалистов по ископаемым позвоночным. Его рисунки, безукоризненные по технике, манере и точности исполнения, также составляют часть наследия, уже ставшего классикой палеонтологии. Ефремов и Яньшинов были знакомы с раннего детства: в Вырице усадьбы их родителей были отделены забором, и мальчики, как это случается, частенько поддразнивали друг друга. Много лет спустя, по рекомендации Ивана Антоновича, директор Палеонтологического института академик А. А. Борисяк принял Яньшинова на работу. В одном из рассказов И. А. Ефремова есть слова «старый комод», в другом — «два водолаза, широкие, как комоды, по-видимому, огромной силы люди». «Старым комодом» И. А. Ефремов шутливо называл Яньшинова, сам же, по словам последнего, был «Иваном Ядреновичем». В былые времена они любили «тряхнуть стариной». Ефремов, атлет и богатырь по сложению, и приземистый Яньшинов, человек необычайно деликатный, стеснительный, скрипач с абсолютным слухом, с фигурой и силой циркового борца, ставили локти на стол, соединяли ладони и с показным рычанием и переменным успехом пытались прижать к столу руку друг друга.