Анри Перрюшо - Поль Гоген

Так как погода испортилась и обоим художникам из-за дождя и ветра приходилось работать в мастерской, Гоген убеждал Винсента писать по памяти. Винсент подчинялся, но первая его попытка в этом роде - "Воспоминание о Саде в Нюэнене" в Голландии - оказалась неудачной. Его искусство не было, не могло быть похожим на искусство Гогена. Искусство великих творцов слишком спаяно с их личностью, чтобы подделываться под искусство, порожденное столь же властными, но совсем иными требованиями других великих творцов. Для таких людей подчиниться - означает погубить себя. Они обречены жить на вершинах своего одиночества.

Столкновение Гогена и Ван Гога в эти арлезианские недели было драматическим столкновением двух людей, которых разделяло все, которые были полярны в своем искусстве, - один жесткий, упрямый, сознательный эстет с изысканным воображением, классик-варвар, другой не менее упрямый, но увлекаемый страстью, исполненный бурь и порывов, который сжигал себя в творчестве, точно в пламени костра.

Деспотичный догматик, замкнутый в своем всепоглощающем творческом "я", Гоген вещал, распоряжался, пытаясь согнуть своей волей волю другого. И Винсент повиновался. Повиновался из чувства дружбы, потому что боялся потерять Гогена. Но он повиновался ропща. Он непрерывно спорил, возражал, иногда ненадолго вспыхивая гневом.

"Мы с Винсентом редко соглашаемся в чем-нибудь, особенно когда дело касается живописи, - писал Гоген Бернару. - Он восхищается Домье, Добиньи, Зиемом и великим Руссо, то есть всеми, кого я не воспринимаю. И, наоборот, презирает Энгра, Рафаэля, Дега - всех тех, кем восхищаюсь я. Чтобы положить конец спорам, я отвечаю: "Ваша правда, капитан". Ему очень нравятся мои работы, но пока я пишу, он всегда находит, что я что-нибудь сделал не так. Он романтик, меня же, скорее, тянет к примитиву. Что до цвета, ему ближе причуды пастозности, как у Монтичелли, а я ненавижу эту мешанину фактуры и т. д.".

Гоген был разочарован не только строптивостью Ван Гога. В своем отношении к людям Ван Гог признавал только крайности. Его привязанность была всепоглощающей, тиранической, и в конечном итоге утомляла тех, на кого была направлена. А его чувства к Гогену были еще обострены снедавшим его страхом, что тот уедет. Винсент нарисовал картину на простой сюжет: деревянное кресло красного цвета с зеленым соломенным сиденьем, кресло Гогена - пустое. Потребление спиртного и посещения проституток тоже не способствовали успокоению нервов Винсента. Он возбуждался, вспыхивал, а потом погружался в зловещее молчание. Он мог разбушеваться, обнаружив, что у Гогена, на его взгляд, слишком низкий лоб. Мог расплакаться, говоря о Монтичелли [74] Монтичелли, Адольф (1824-1886) - французский художник, писал яркими красками и пастозным мазком. Его произведения очень нравились Ван Гогу. . Однажды вечером он захотел сам приготовить суп. Получилась несъедобная бурда - он раскричался, стал топать ногами, хохотать: "Тараскон, фуражка папаши Доде!" Гоген вздыхал. Ну, нет! Ему нужен покой, и как можно скорее! Скорее на Мартинику или хотя бы в Париж!

Оба художника были "в горячке работы". Гоген признавался, что доволен своими последними полотнами. Он послал два из них, в которых пытался выразить "общий взгляд на вещи", Тео и настоятельно просил Шуффа посмотреть их и высказать свое мнение. 11 ноября Шуфф ответил восторженным письмом:

"Это еще прекраснее того, что Вы прислали из Бретани, более абстрактно и мощно. И еще меня поражает Ваша продуктивность, изобилие Ваших работ. А я, несчастный, месяцами вылизываю какую-нибудь маленькую картинку. Конечно, каждый делает, что может, но Вы, милый мой Гоген, до каких высот дойдете Вы? Наши друзья, наверное, криво усмехаются. Так как я никого из них (кроме Гийомена) не вижу, я не знаю, что они думают, если только они вообще это выказывают. Но чем больше я смотрю и размышляю, тем больше убеждаюсь, что Вы забьете всех, за исключением Дега. Этот - колосс, но Вы - гигант. А гиганты, как известно, добрались до неба. Вы взгромоздите Оссу на Пелион, чтобы достичь небесного свода живописи. Вы его не достигнете, потому что это абсолют, иначе говоря, бог, но Вы подадите руку тем, кто подошел к нему ближе всех. Да, дорогой Гоген, Вас ждет в искусстве не просто успех, а слава на уровне Рембрандта и Делакруа. И Вам, как и им, пришлось страдать. Но надеюсь, что, по крайней мере теперь, вы будете избавлены от материальных (денежных) страданий".

Это письмо, еще укрепившее его уверенность в себе, Гоген поспешил довести до сведения Метте. Он вложил его в конверт с деньгами и довольно сухой запиской:

"Прилагаю двести франков. Прошу подтвердить получение, чтобы они не затерялись. И если это тебя, конечно, не слишком затруднит, можешь заодно сообщить мне новости о детях. Я уже очень давно ничего о них не знаю. Я понемногу оправляюсь, хотя и не без труда. Дела мои тоже идут неплохо, хотя и медленно. Во всяком случае, я приобретаю неоспоримую известность как в Париже, так и в Брюсселе... Посылаю тебе письмо Шуффенекера, которое объяснит тебе, лучше чем я сам, как расценивают мою живопись. Я работаю на измор, но надеюсь, что в будущем это окупится... Возможно, зимой я вышлю еще (денег), если моя выставка в Брюсселе, куда меня пригласили, сойдет хорошо, а это весьма вероятно".

Но зачем он сидит в Арле? Раздражительность Винсента, его переменчивое настроение, затеваемые им по всякому поводу споры, к которым он упорно возвращался, удручали Гогена. Он написал Тео, что собирается вернуться в Париж. В то же время он запросил Шуффа, не сможет ли тот снова его приютить.

Перед отъездом с юга Гоген хотел посмотреть Музей Фабра в Монпелье, и в частности коллекцию Альфреда Брюйа, друга Курбе. Он уже однажды побывал в этом музее [94] Вероятно, в 1883 году, когда возвращался в Париж, переправив Сорилью через испанскую границу. , и картины Курбе, Делакруа, Коро, Шардена и Энгра (в частности, "Стратоника") из его собрания привели Гогена в восхищение. И вот однажды они с Винсентом поездом отправились в Монпелье. У картин и рисунков споры вспыхнули с удвоенной силой. "Мы были околдованы", - писал Ван Гог брату после поездки. Но признавался, что споры были "напряженными до предела".

Предела достигла и нервозность Винсента, с тех пор как Гоген объявил, что хочет уехать. Он уговаривал друга "подумать, пересмотреть свои расчеты". Гоген "очень сильный, очень творческий" человек, но "именно поэтому ему нужен покой". А где он "найдет этот покой, если не здесь?" убеждал Винсент.

Гоген, который не вполне понимал, почему так волнуется Винсент, по разным причинам решил все-таки выждать.

"Вы ждете меня с распростертыми объятиями, спасибо, - писал он Шуффу, - но, к сожалению, я все еще не выезжаю. Мое положение здесь очень затруднительно. Я многим обязан Ван Гогу (Тео) и Винсенту и, несмотря на некоторые несогласия, не могу сердиться на человека с золотым сердцем, который болен, страдает и нуждается во мне. Вспомните судьбу Эдгара По, который в результате несчастий и нервного состояния стал алкоголиком...".