Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

На станции Оловянная враждебная провокация не удалась: вагон охраняли вооруженные дружинники, и солдаты не решились напасть на их. Все случилось позже. Не успели отъехать от Оловянной и пяти верст, как состав вдруг остановился, что-то случилось с тормозами. Трое железнодорожников выпрыгнули из вагона, чтобы выяснить, в чем дело. В темноте их подстерегали солдаты.

— Бей их! — закричал офицер. — Из-за них остановили поезд! Срывай флаги!..

Курнатовский с дружинниками, делегаты и матросы выскочили из вагона, отбросив ломившихся в дверь солдат. Остальные испуганно отхлынули.

— Против кого вы идете? — крикнул Курнатовский. — Против своих же братьев-рабочих и моряков?

Кого вы слушаетесь? Офицеры — слуги царя и богатеев…

Солдаты топтались на месте — они впервые слышали такие речи. А тут, кстати, выяснилось, что испорчено сцепление и революционеры в этом не виноваты. Казачий офицер, призывавший к расправе, исчез. Солдаты, растерянно переглядываясь, разошлись.

Вагон отцепили от состава и отправили с другим воинским эшелоном — моряки и делегаты благополучно добрались до Читы, где им, несмотря на позднее время, была устроена торжественная встреча.

Восемь дней не был Курнатовский в Чите.

— Как в Москве? — прежде всего спросил он у Бабушкина.

Вестей из Москвы не поступало — связь прервана. Последнее сообщение об артиллерийском обстреле Пресни получили по телеграфу на третий день после выезда Курнатовского с делегацией в Акатуй. Виктор Константинович встревожился. Судьба революции решалась в самом сердце России — в Москве.

Курнатовский опять ушел с головой в работу: газета, собрания, митинги, совещания. Газета расходилась не только в Чите, но и по всей Забайкальской железной дороге. А 9 января 1906 года Курнатовский выпустил пятый и последний номер «Забайкальского рабочего». До Читы докатились тяжелые вести: восстание в Москве подавлено.

Менялась обстановка и в Чите. Генерал-губернатор Холщевников усилил свою тайную контрреволюционную деятельность. Часть гарнизона, оставшаяся у него в подчинении, стояла на разъезде Песчанка, неподалеку от Читы. Солдат постарались изолировать от революционного города. На Песчанку тайно прибывали подкрепления из других районов Забайкалья.

Надо было или нападать самим, или каждый день ждать нападения врага. Как поступить? Этот вопрос во всем своем драматизме встал перед Читинским комитетом РСДРП, перед всеми революционными организациями города и дороги.

— Нам нечего ждать, — заявил на заседании комитета Курнатовский. — Надо создавать в Чите, Иркутске, по всей дороге отряды революционной армии, той армии, о которой говорил Владимир Ильич, или, если сейчас это более целесообразно, вести партизанскую борьбу.

Он поставил этот вопрос на первом же заседании комитета после возвращения из Акатуя. К нему присоединились Бабушкин и Кудрин. После долгих споров примкнул к ним Костюшко-Валюжанич.

— Надо ждать, — говорили остальные. — Смотрите, красноярцы, судя по телеграммам, победили, организовав оборону железнодорожных мастерских. Надо укреплять мастерские, вокзал и сражаться здесь, в Чите.

Враги накапливали силы. Слухи о подавлении восстания в Центральной России проникли в Читинский гарнизон. Подстрекаемые Холщевниковым, офицеры начали запугивать солдат, грозить карами. Часть солдат поддалась контрреволюционной пропаганде и перестала посещать митинги, собрания.

Как снег на голову, дошли вести, страшные, черные вести.

К Чите двигались царские каратели.

Бабушкин появился на заседании комитета с телеграфной лентой в руках. Ее не успели наклеить на бланк — последняя телеграмма со станции Борзя.

— Станции Маньчжурия и Борзя заняты карателями, — сообщил Бабушкин. — Попов схвачен на станции Маньчжурия, отвезен карателями в Борзю и там расстрелян. Мы лишились одного из лучших работников партии. Вышли подрывников навстречу Ренненкампфу. Надо задержать его, пока мы не подымем Иркутск и горняков Черемховских копей. А поднять их нужно и можно. Если не удастся разъединить карателей, преградить им путь — уходите с оружием в сопки.

Комитет постановил выделить группу работников, которые останутся в подполье, если положение осложнится. Решили, что в подполье должны уйти те товарищи, которых в Чите мало знали, реже встречали на митингах, собраниях. Это необходимо для лучшей конспирации. Бабушкину поручили доставить вагон с оружием в Иркутск, поднять горняков Черемхова, чтобы они помогли Чите и преградили путь карателям. Курнатовский должен выехать следом на помощь.

Вечером при свете фонарей грузили в вагон оружие. В наступающей ночи надрывно прозвучал гудок паровоза. Бабушкин обнял Курнатовского и Костюшко-Валюжанича.

— Прощайте, друзья, — едва подавляя волнение, сказал он, — жду тебя, Виктор, в Иркутске. А ты, — он сжал Костюшко руку, — не поминай лихом, если что… Не давайте Ренненкампфу прихлопнуть вас в мастерских, как в мышеловке. Если все будет против вас, не теряйте головы. В подполье тоже умело уходить надо, все может случиться. Но помните: там неудача, здесь удача…

Поезд двинулся. Долго смотрели вслед убегавшему красному огоньку — Костюшко с грустью, Курнатовский с надеждой. Мог ли он думать, что видит Ивана Васильевича в последний раз!

Приближался конец Читинской республики. Внешне все шло по-старому. Распоряжения Совета и комитета выполнялись. Но всех охватила тревога. Ждали надвигавшихся событий. Жили, не зная, что будет завтра. Костюшко начал укреплять железнодорожные мастерские, собирать подрывников. 18 января 1906 года Курнатовский простился с товарищами, договорился о явках на случай разгрома революционного движения и выехал в Иркутск, обещая сделать все возможное, чтобы вместе с Бабушкиным поднять иркутян и черемховцев, если подойдут войска Ренненкампфа.

Виктор Константинович ехал в поезде с солдатами, возвращавшимися из Маньчжурии. Он занял свободное купе, чтобы не вести ни с кем лишних разговоров. В кармане его пальто лежали два паспорта: один на имя потомственного дворянина Курнатовского, другой — фальшивый. На полке стоял чемодан с бельем, запасом хлеба и фотографиями из Романовки и Якутска. Наступили сумерки. Поезд подходил к Байкалу. Курнатовский задремал и проспал около четырех часов. Проснулся от ощущения, что поезд где-то долго стоит. Посмотрел в окно. Кто-то ходил вдоль состава. Друзья? Враги? Он выглянул из двери купе и понял, что все кончено. С обеих сторон коридора двигались солдаты с фонарями. Проверяли документы. Это был Иркутский карательный отряд генерала Меллер-Закомельского.

Поручик потребовал у Курнатовского паспорт.

— Куда едете?