Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

Актовый зал медленно заполнялся. Ректор университета Андреевский все время поглядывал то на часы, то на входивших. Он явно волновался: через несколько минут ему предстояло обратиться к собранию с речью. За зеленым столом уже заняли свои места важные сановники из министерства просвещения в синих вицмундирах с бархатными воротниками, попечитель Петербургского учебного округа. Сверкали звезды, пестрели орденские ленточки… Здесь собрался цвет российского просвещения.

Андреевский в зависимости от обстоятельств, как злословили студенты, то становился холопствующим либералом, то либеральствующим холопом. Ректор любил высокопарные речи, хлесткие слова о прогрессе, об университетских правах, о свободе преподавания, о привилегиях и реформах. Он искал популярности и в студенческой среде и у своего начальства. Короче, он был тем человеком, который пытался сидеть между двумя стульями. Трудная и неблагодарная роль. Многие знали, что Андреевский смертельно боится императорского двора, и, когда он разражался либеральными речами, не верили ни одному его слову.

Поднявшись на трибуну, Андреевский заговорил выразительно, взвешивая каждое слово, как опытный адвокат. Речь лилась плавно, гладко. Оратор любовался собой. Сидевшие за зеленым столом одобрительно покачивали головами в такт его речи.

— Прискорбные события последнего времени, — начал Андреевский, — заставили нас, господа, сегодня собраться здесь. Первого марта, пять дней назад, готовилось покушение на нашего возлюбленного монарха. Но провидение оградило его… Прискорбно думать, верить, тяжко говорить, что среди тех, кто готовился поднять руку на государя императора, были воспитанники и нашего университета, — оратор приложил платок к глазам. — Эти люди не пощадили своей alma mater, питавшей их живительными знаниями. Они забыли, что сами россияне, что Россия — их отечество…

Андреевский не назвал фамилий арестованных. Он пространно говорил о святом долге студенчества заниматься чистой наукой, а в дальнейшем — просвещением и не вмешиваться в политику. Студенты и преподаватели молчали. На неискушенных патетическая речь Андреевского произвела известное впечатление. Но революционно настроенные студенты сразу уловили в ней фальшивые ноты.

К концу речи главы университета среди сидящих в первых рядах произошло замешательство. Многие услышали, как кто-то отчетливо проговорил:

— Не терплю пошлых фарсов…

И тут же, во втором ряду, занятом профессурой, поднялся пожилой человек и направился по проходу между креслами к выходу. Попечитель округа, наклонившись к архиерею, который сидел рядом с ним за зеленым столом, прошептал:

— Вы ведь знаете, кто это, ваше преосвященство. Архиерей злобно посмотрел вслед удалявшемуся и ответил:

— Очень хорошо знаю. А вам, ваше сиятельство, по долгу службы следовало бы знать еще лучше… Не могу поздравить университет с таким профессором. Его мерзкая книга осуждена святейшим синодом. И таким людям императорский университет поручает воспитание молодежи!

— Профессор Сеченов — мировая известность, — возразил попечитель. — Сразу убрать его, поднимется крик: студенты начнут протестовать — снова беспорядки, европейская печать обвинит нас в семи смертных грехах, так называемое общественное мнение, конечно, осудит…

— Да, времена, — вздохнул пастырь, поправляя крест на груди.

Между тем Андреевский, справившись с волнением, вызванным репликой Сеченова, продолжал. Теперь его голос гремел:

— Эти люди не подумали о своих товарищах, которые идут в университет, томимые духовной жаждой, чтобы прильнуть к кристальному ручью науки. Влияния, чуждые целям, во имя которых создан наш университет, проникли в эти священные для нас стены и отвлекли часть нашей молодежи от прямого дела: учиться самим и просвещать, возвеличивать наше отечество… Политика, — повторил ректор, — не дело студентов. Легкомыслие, порождаемое молодостью, может привести и приводит к опасным заблуждениям. Не этим, господа, повернем мы к лучшему жизнь нашего народа… Я буду краток: в связи с событиями, которые известны всем, призываю вас, уважаемые педагоги, почтенные наши профессора, и вас, господа студенты, подойти к этому столу и подписать адрес государю императору, выразив тем самым радость по поводу его чудесного спасения.

Андреевский умолк. Он ждал. Ждали и все сидевшие за зеленым столом. Но того, на что они рассчитывали, не произошло. Вместо грома оваций раздались жиденькие аплодисменты. Это белоподкладочники, инспектора, а также небольшая часть педагогов робко поддержали своего руководителя. Кое-кто начал подходить к столу. Но все это продолжалось недолго. Внезапно, точно по команде, в зале вспыхнули крики:

— Долой «Адрес»!

— Стыдитесь, Андреевский!

— Вам не выслужиться, царский холуй! И снова:

— Долой, долой…

Особенно дружно неслись голоса с галереи. Там собралось много студентов из Союза землячеств. Руководил ими Виктор Курнатовский. В зале поднялся невообразимый шум. Кое-кто запел гимн «Боже, царя храни!». Но крики в зале заглушили это пение. Бледный как полотно Андреевский продолжал стоять на кафедре. Он понимал, что его университетская карьера закончена. Сидевшие за зеленым столом переглядывались. На их лицах можно было без труда прочесть страх, недоумение, злобу. Многие студенты спешили выйти из зала. Начали подниматься и те, кто сидел за столом: попечитель округа, архиерей… От греха подальше… И это императорский университет!

А на хорах возбужденный Курнатовский говорил окружившим его товарищам:

— Выходить надо всем вместе! По лестнице спускаться бегом и тотчас смешаться с толпой у шинельной. Янис и Петр, — обратился он к Плиекшану и Стучке, — становитесь в середину. Вы ведь выпускники. И нельзя позволить им исключить вас. Скорей, друзья, скорей!

Студенты бросились вниз, сбивая с ног инспекторов, которые уже поджидали их на лестнице. Молодежь, находившаяся в шинельной, расступилась перед лавиной бегущих. В этом круговороте все мгновенно смешалось. Но кое-кого наметанные глаза инспекторов заметили.

— Вот этот, — пробираясь к выходу, зашептал на ухо жандармскому ротмистру инспектор, похожий на облезшую лису, и указал на Курнатовского.

Ротмистр подал знак городовым. Те поняли его без слов и ждали.

На плечо Курнатовского опустилась чья-то рука. Виктор оглянулся и тут же облегченно вздохнул.

— Это ты, Янис.

— Я хочу, — прошептал тот, — поблагодарить и за себя и за Стучку. Но поберегись сам. Мне кажется, тебя заметили…

И действительно, в дверях, когда Курнатовский хотел выйти из здания, уже другая, отнюдь не дружеская рука схватила его за рукав шинели.