Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

С уважением

Урмас Рейнсалу,

и. о. директора.

С какой все это чисто западной изысканностью. Цивилизованные люди. Недаром, как я где-то читал, из эстонцев на Западе всегда вербовалась лучшая прислуга.

В тот же день был в Союзе на Комсомольском. Обсуждали будущий съезд и, как всегда, собственность. Было очень интересное сообщение Феликса Кузнецова о покупке институтом (отметим — на деньги правительства), рукописей шолоховского «Тихого Дона». Экспертиза части этой рукописи — речь идет о злосчастных 1-м и 2-м томах — уже закончилась, и эксперты единодушно установили, что это безусловно Шолохов. Бедный Солженицын, столько старавшийся доказать, что «Тихий Дон» написан кем-то другим. Надо не забывать, что «находка» эта состоялась не без наводки Льва Колодного. Я, конечно, счастлив таким оборотом событий.

Сегодня выступал в Думе Ал. Лукашенко, президент Белоруссии. В частности, он говорил о последних беспорядках в республике, о том, что они оплачивались и руководились ЦРУ. Судя по всему, коллективным агентом этого управления он считает наше «Яблоко» во главе с Явлинским. Последний вместе со своей фракцией на заседании Думы демонстративно отсутствовал. Это было не похоже на политический ход, а просто на политическую неизбежность. Причина тоже была дурацкая: Лукашенко, дескать, не легитимен.

28 октября, четверг. Днем два совещания: о грядущей в декабре конференции по «Терре», это к 10-летию издательства, и вслед — об Интернете в институте. Из «Терры» приезжала Ирина Львовна Шурыгина, директор издательства. Все как-то удивительно легко и просто решилось, я обнаружил, что совершенно спокойно можно было обойтись на этом совещании без вечно капризничающего Смирнова. Я полагаю, что несмотря на название — кафедра литературы XX века — современную литературу кафедра знает плохо. А кто ее знает? Все присутствующие взяли по теме: Горшков — романы писателей-литинститутчиков: Орлова, Есина и Киреева; Руслан Киреев — романистов серии «Литература»: Нагибин, Рощин, кто-то еще; Орлов — терровскую фантастику; Агаев — исторический роман; Толкачев — компоновку романов в «Избранном» Есина; Вал. Сорокин будет говорить о собрании сочинений Рубцова, Скворцов — о «компьютерной» прозе. Я ведь хорошо помню, что «Терра» не только издала три мои книжки, но и держит такой нужный нам в институте книжный магазин, поддерживает нашу профессуру.

В Чечне наши военные ракетами разбомбили дома-особняки Яндарбиева, Масхадова, кого-то еще из так называемых «полевых командиров». Показали и эти еще вчера роскошные домики — оказывается, очень хорошо можно отстроиться за счет работорговли и терроризма. Наши наконец-то пошли по чеченскому пути, то есть делают, как и они.

Совершенно времени не хватает на творческую работу. Прихожу домой, а сил уже нет.

29 октября, пятница. Весь день просидел на нашей ежегодной конференции «Язык как материал словесности». В отличие от прошлогодней мы решили дать поговорить нашей молодежи — аспирантам и преподавателям. Конференция, как и прошлогодняя, была посвящена дню рождения А. И. Горшкова. В этом году ему стукнуло 76 лет. Был и еще один предлог: недавно, как я уже писал, Александр Иванович удостоился премии правительства России за свой учебник для средней школы. Поначалу мне показалось, что получается мелко и неинтересно. Не приехал, как обычно, хотя и пообещал, Н. М. Шанский, и вместо него стал говорить о своей книжке Александр Иванович. Но потом довольно неплохо выступили наши аспиранты: Ирмияева, Годенко и Поляков («Я» рассказчика в романе С. Н. Есина «Затмение Марса», «Языковые средства выражения образа автора и образа рассказчика в современных прозаических произведениях», «Приемы субъективизации повествования в прозе В. Г. Распутина»), выступила Г. А. Основина о названиях у Чехова и доцент Плешкова из Архангельска — говоры у писателей. Наши студенты слушали с большим вниманием, хотя от первых курсов особой подготовленности ожидать было трудно. Вторая часть была просто блестящей. Костомаров говорил об изучении в мире русского языка, очень интересно говорил о менталитете В. В. Колесов из Ленинграда, потом москвич Юньев — о переводах Пушкина на английский язык, наша Таня Никольская — об именах в литературе, Сиромаха — о конфликте никонианцев и старообрядцев. Заключал все В. П. Смирнов, как наш премьер, но на общем фоне выглядел чуть легковато, хотя и говорил о своем любимом Георгии Иванове. Невероятно талантливый как артист и лектор В. П. мифологизирует довольно случайные моменты литературы. Иногда он переходит на форсированный тон, и тогда его слова звучат как некое шаманство и заклинания.

2 ноября, вторник. Два дня просидел на аспирантских экзаменах. В понедельник на русском языке и эстетике, а во вторник на литературе и критике. Как и всегда, строго принимали русский и стилистику — это Михайловская и Горшков — и довольно вольно «зарубежку». Здесь сидели Тарасов и Пронин. На зарубежной литературе экзаменовались Сережа Арутюнов и Саша Родионов. Саше это вообще ни к чему, просто не может найти себе занятие, которое традиционно кормило семью: фильмов не снимают, а пьес, достаточно корявых, он писать не может. Три года аспирантуры это как бы некое занятие, в результате которого можно еще и получить степень. Конечно, Саша кое-что помнит и читал. Сережа Арутюнов все знает как бывший отличник и как пока не возникший поэт. Даже B. C. как-то удивилась, когда я между делами сказал, что у Саши четверка. По большому счету оба показали знания довольно клочковатые, в известной мере начетнические. Саше поставили четверку, а Сереже натянули пятерку. Нет ни вкуса, ни понимания литературной ситуации. Я сам знаю, как это трудно — сложить все мозаичное, случайное, соединить тенденцией один роман и другой и вычертить некую среднюю линию. Несколько удивили меня и сдававшие эстетику — принимали Кривцун и Зимин — Максим Петров и Расторгуев. Я не предполагал в Петрове такой внутренней холодности и жесткости. Все это только суждения об искусстве и литературе, но не мне здесь обмануться. Я невольно вспомнил и жену Максима Ольгу, у которой такая же теплая рука, но железные «объятия», и подумал о дипломной работе Максима: чистых стихов почти не было, переводы, кажется, эссеистика. Много знаний и ума, но мало сердца, почти нет личностного начала. Прочитано, усвоено, доложено.

На стилистике очень хороша была Оля Савченко. И знание темы, и умение рассуждать. А сфера рассуждений самая скучная — грамматика.

Экзамены по литературе меня долго раздражали. Здесь материя более зыбкая, рассуждения более общие. Вопросы: «А читал ли?» Ответы: «Вроде читал». «А когда написано?» И море каких-то неясных объяснений. Денис Ильичев, которому я, безусловно, симпатизирую, он еще и плотник хороший, вдруг так и признается: «Я вот конкретно не помню, но порассуждать бы смог». Эти приблизительные рассуждения — проклятие нашего института. Есть, правда, и ребята очень точные. Например, Светлана Пономарева, просидевшая молча у меня на семинаре пять лет. Потом выяснилось, правда, что одновременно она заканчивала и юридический институт. Но какой дьявольский параллелизм. И опять, несмотря на все, некоторый изъян в том, что она писала. Отвечала она прекрасно, и придраться было не к чему. Я только понимал, что вижу человека не целиком. Но рассудит время. Предполагаю, что мое раздражение и мизантропия во время экзаменов связаны с собственной неудовлетворенностью, но потом понял, что это просто экзамены неудачников. Если «зарубежники» и «эстетики» уже твердо в этом себе признались и никогда не поплывут, как поэты и прозаики, то «литераторы» еще маскируются, еще претендуют на внутреннюю талантливость. Но дай Бог…