Олег Лекманов - Осип Мандельштам: Жизнь поэта

Мечущимся по Ленинграду в поисках заработка вспоминают Мандельштама мемуаристы. Осип Эмильевич «ходит без запонок, манжеты завернуты вокруг рук, и весь в пуху» – таким в письме Надежде Яковлевне от 10 марта 1926 года изобразила Мандельштама Анна Хазина (IV77). Тем не менее поэт пытался держаться бодро, как и полагалось взрослому мужчине – кормильцу семьи: «…я, дета, весело шагаю в папиной еврейской шубе и Шуриной ушанке. Свою кепку в дороге потерял. Привык к зиме. В трамвае читаю горлинские (то есть – врученные для перевода или рецензии Александром Николаевичем Горлиным. – О. Л.) французские книжки» (из письма жене от 9—10 февраля 1926 года; IV: 59). «Ты не поверишь: ни следа от невроза <���сердца>. На 6–й этаж поднимаюсь не замечая – мурлыкая» (из письма к ней же от 18 февраля 1926 года; IV:64).

За 1926 год Мандельштам написал 18 внутренних рецензий на иностранные книги; его переводы были опубликованы в десяти сборниках прозы и стихов, изданных в Москве, Киеве, Ленинграде. Вышли две Мандельштамовские книжечки стихов для детей: «Кухня» и «Шары».

Жил Мандельштам у брата Евгения на 8–й линии Васильевского острова. В конце марта он уехал в Киев, где на короткое время воссоединился с Надеждой Яковлевной. «Стоят каштаны в свечках – розово—желтых, хлопушках—султанах. Молодые дамы в контрабандных шелковых жакетах. Погромный пух в нервическом майском воздухе. Глазастые большеротые дети. Уличный сапожник работает под липами жизнерадостно и ритмично» – такой увидел Осип Эмильевич столицу Украины в 1926 году (11:434).

В начале апреля поэт вернулся в Ленинград, но уже через полмесяца он отправился к Надежде Яковлевне в Ялту, «…за многие годы это был первый месяц, когда мы с Надей действительно отдохнули, позабыв все <���…> У меня сейчас короткая остановка: оазис, а дальше опять будет трудно», – прозорливо писал Мандельштам отцу (IV:81).

С июня по середину сентября 1926 года Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна жили в Детском Селе, где снимали меблированные комнаты. По соседству с ними поселился Бенедикт Лившиц с женой и сыном. «В эту осень в Царское Село… потянулись петербуржцы и особенно писатели, – 15 октября 1926 года сообщал Р. В. Разумник Андрею Белому. – Сологуб уехал, но в его комнатах теперь живет Ахматова… <���…> в лицее живет (заходил возобновить знакомство) Мандельштам, по—прежнему считающий себя первым поэтом современности». [419] Андрей Белый и Иванов—Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 410. «В комнатах абсолютно не было никакой мебели и зияли дыры прогнивших полов», – вспоминала жилище Мандельштамов Ахматова. [420] Ахматова А. Листки из дневника. С. 133. В середине сентября Надежда Яковлевна уехала в Коктебель.

Следующий, 1927 год был отмечен спорадическими попытками Мандельштама преодолеть творческий кризис.

Первым шагом на этом пути должно было стать подведение предварительных итогов: с трудом отрывая время от бесчисленных переводов и рецензий, Осип Эмильевич начал готовить к печати сразу три авторские книги – стихов, прозы, а также критических статей и заметок. Необходимо отметить, что к составлению собственных книг отечественные поэты, начиная, по крайней мере, с Брюсова, относились чрезвычайно ответственно. Сначала поэт—автор создавал кипу стихотворений или статей, не задумываясь еще о внутренней логике, их объединяющей. Затем автор уступал место вдумчивому поэту—составителю, в чью задачу входило превратить кипу в книгу: определенным образом располагая стихотворения или заметки, подчеркнуть их единство и отбросить тексты, «выпадающие из основной связи» (из предисловия Мандельштама к книге «О поэзии»; 11:496). Так интуитивный акт творения подкреплялся рациональным анализом собственного творчества. «Сальери достоин уважения и горячей любви. Не его вина, что он слышал музыку алгебры так же сильно, как живую гармонию» (из статьи Мандельштама «О природе слова»; 1:231).

Вторым Мандельштамовским шагом на пути возвращения к своему подлинному призванию стала работа над повестью «Египетская марка». Спасаясь от поэтического «удушья», он попробовал сублимировать поэтическую энергию в энергию прозы. 21 апреля 1927 года Мандельштам заключил с издательством «Прибой» договор на издание романа «Похождения Валентина Гаркова» – будущей «Египетской марки».

«Египетскую марку» он писал летом 1927 года в Детском Селе. Закончил свою повесть Мандельштам в феврале 1928 года. Призывы к кропотливому «сращиванию» и «склеиванью», характерные для большинства Мандельштамовских текстов начала 1920–х годов, в «Египетской марке» были окончательно потеснены утверждениями о плодотворности хаоса и отрывочности: «Я не боюсь бессвязности и разрывов» (11:482). Сам поэт, в ответ на сетования Эммы Герштейн, признавшейся, что она не понимает «Египетской марки», ответил «очень добродушно:

– Я мыслю опущенными звеньями…». [421] Герштейн Э. Мемуары. С. 19.

Несколько неожиданным, но почти идеальным комментарием к Мандельштамовской формуле, а следовательно, к «Египетской марке» в целом, может послужить следующий фрагмент рецензии Валерия Брюсова на блоковскую «Нечаянную радость»: «А. Блоку нравилось вынимать из цепи несколько звеньев и давать изумленным читателям отдельные разрозненные части целого. До той минуты, пока усиленным вниманием читателю не удавалось восстановить пропущенные части и договорить за автора утаенные им слова, – такие стихотворения сохраняли в себе прелесть чего—то странного». [422] Брюсов В. Среди стихов. 1894–1924. С. 225.

Неодобрительно коривший Андрея Белого отсутствием фабулы в 1922 году, автор «Египетской марки» возвел бесфа—бульность в принцип. В заметке «Выпад» (1923) Мандельштам саркастически сравнивал «поэтический глаз академика Овсянико—Куликовского» с глазом рыбы, который воспринимает все предметы «в невероятно искаженном виде» (11:411). В «Египетской марке» он сам готов глядеть на мир подобным образом: «Птичье око, налитое кровью, тоже видит по—своему мир» (11:489).

Герой повести – Парнок, это, по формуле М. Л. Гаспарова, «как бы сам Мандельштам, из которого вынуто только самое главное – творчество». [423] Гаспаров М. Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама. С. 40. Страх поэтической немоты преодолевался в «Египетской марке» через создание шаржированного двойника автора, лишенного дара слова. Страх общей бесфабульности жизни преодолевался созданием бесфабульного произведения. «Страшно подумать, что наша жизнь – это повесть без фабулы и героя, сделанная из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений, из петербургского инфлуэнцного бреда», – писал Мандельштам в «Египетской марке» (11:493). И еще: «Господи! Не сделай меня похожим на Парнока! Дай мне силы отличить себя от него» (11:481). [424] О «Египетской марке» см. также, например: Сегал Д. М. «Сумерки свободы» // Минувшее. 1987. Т. 3. С. 131–196.