Олег Лекманов - Осип Мандельштам: Жизнь поэта

И только четверть века спустя исследователям стали доступны многочисленные воронежские письма Сергея Рудакова жене, из которых вдруг выяснилось, что этот молодой и безмерно честолюбивый филолог и непризнанный стихотворец, любя Осипа Эмильевича и терпя Надежду Яковлевну, испытывал при общении с поэтом страшные муки болезненного, уязвленного самолюбия. Во—первых, Мандельштам не признал рудаковских стихов. Во—вторых, Мандельштам якобы принижал роль Рудакова в создании собственных произведений. Так, Сергей Борисович досадливо писал жене о совместной работе с Мандельштамом над стихотворением «Ариост»: «Лика, честное слово – план (количество строф и строк в них, тематика строф, созданная по полустрочным обрывкам) – мой. Вся композиция – лицо вещи – и она прекрасна, стройна. <���…> Оська смущен и… старается делать вид, что я «только помогал». Это стало так обидно, что я чуть не плюнул и собрался все бросить и уйти. Какая—то ослиная тупость, страх за свою славу», [754] О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 72. «…дикая потребность – выслушать меня, руководиться мною». [755] Там же. С. 122. Так Рудаков изображает отношение к себе Мандельштама в письме жене от 8 января 1936 года.

Еще больше покоробило и отвратило от покойного Рудакова Анну Андреевну и Надежду Яковлевну то обстоятельство, что о Мандельштаме он с несколько наигранным цинизмом в своих письмах зачастую рассуждал как «о <���под>опытном кролике или собаке Павлова», а о себе как об «академике» (из письма от 9 июня 1935 года). [756] О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 62. Или даже – как о чучельнике (в письме от 25 октября 1935 года: «Сейчас занимался „шуточными“ (стихами Мандельштама. – О. Л.) – скоро допотрошу психа»). [757] Там же. С. 96.

Справедливости ради нужно отметить, что в этих же письмах Рудаков посвятил Мандельштаму и другие, глубоко прочувствованные строки: «Близость М<���андельштама> столько дает, что сейчас не учесть всего. Это то же, что жить рядом с живым Вергилием или Пушкиным на худой конец (какой—нибудь Баратынский уже мало)» (из письма от 17 апреля 1935 года). [758] Там же. С. 43. И еще: «Пусть он сто раз псих. Кто не может его вынести – только слаб. А кто может – с тем стоит разговаривать. Меня—то он изводил достаточно, а как бы был я к чертям годен, если бы из—за этого только перекис» (из письма от 13 января 1936 года). [759] Там же. С. 124.

Как и в случае с Борисом Кузиным, появление Сергея Рудакова «разбудило» Мандельштама: начало апреля 1935 года ознаменовало собой новый период в Мандельштамовском творчестве – период воронежских стихов.

«17, 18, 19, 20 <���апреля> —дико работает М<���андельштам>, – рассказывал Рудаков жене. – Я такого не видел в жизни. Результаты увидишь. <���…> На расстоянии это неизмеримо и нерассказуемо. Я стою перед работающим механизмом (может быть, организмом – это то же) поэзии. Вижу то же, что в себе – только в руках гения, который будет значить больше, чем можно понять сейчас. Больше нет человека – есть Микель Анджело. <���…> Для 4 строк – произносится 400. Это совершенно буквально. Он ничего не видит. Не помнит своих стихов. Повторяется, и сам, отделяя повторения, пишет новое. Бесится на мои стихи». [760] Там же. С. 44. Так рождались те мандельштамовские стихотворения, которые он сам считал своими вершинными достижениями в поэзии. «М<���андельштам> говорил, – фиксирует Рудаков, – что его всю жизнь заставляли писать „готовые“ вещи (монументальные), а Воронеж принес, может быть впервые, открытую новизну и прямоту». [761] О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 213.

Когда—то, в акмеистической юности, автору «Камня» ставил голос Вячеслав Иванов, а затем – Гумилев со товарищи. Начиная с «Tristia», прежняя поэтика дала трещину. В Воронеже Мандельштам окончательно «отпустил себя» – стихи хлынули сплошным потоком, перебивая, варьируя, опровергая и перекрывая друг друга. «В работе одновременно находилось по несколько вещей, – вспоминала Надежда Яковлевна. – Он часто просил меня записать – и это была первая запись, по два—три стихотворения сразу, которые он в уме довел до конца. Остановить его я не могла: „Пойми, иначе я не успею“». [762] Мандельштам Н. Вторая книга. С. 215. «Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен», – дивилась в своих воспоминаниях Ахматова. [763] Ахматова А. Листки из дневника. С. 140.

Необходимо еще иметь в виду, что воронежские стихотворения Мандельштама 1935 года создавались в тот период жизни поэта, когда как минимум по двум причинам он с обостренным вниманием должен был вчитываться в советские газеты. Во—первых, пресса и радио оказались пусть не единственными, но зато уж точно главными источниками информации Мандельштама о событиях, творившихся в «большом мире», прежде всего в Москве и Ленинграде. [764] Ср. в письме Мандельштама к жене, отправленном в конце мая 1935 года: «Мне сейчас необходима прямая литературная связь с Москвой» (ГУ:159). Об этом с опорой на радиовпечатления очень выразительно рассказано в следующем Мандельштамовском восьмистишии (апрель 1935 года):