Илья Эренбург - Воспоминания об Илье Эренбурге

В республиканской библиотеке в Риге, где я тогда уже работала, оказались неизвестные рукописные заметки Стендаля, и до того неразборчивые, что смысл их нельзя было уловить. Я начала готовить их публикацию. В этой связи я и решила написать Илье Григорьевичу, рассказать ему о трудностях, с которыми я сталкивалась. Очень хотелось довести это дело до конца к 175-летию со дня рождения Стендаля.

Эренбург очень заинтересовался этой публикацией, сообщил о ней Арагону и послал ему фотокопию странички Стендаля. Арагон попросил известного знатока стендалевских рукописей Анри Мартино высказаться по этому поводу, а Илье Григорьевичу и мне написал большое письмо. Анри Мартино подтвердил: да, это действительно Стендаль.

Я стала переписываться с Эренбургом, а иногда и бывать у него, в Москве и на даче. Илья Григорьевич не только проявлял большое внимание к моим стендалеведческим занятиям, но и подсказал мне тему, натолкнув меня на мысль изучить историю записки Стендаля к Вяземскому. Когда он узнал, что я готовлю к печати статью "Стендаль и Вяземский", он написал мне, что ждет ее "с большим нетерпением". Вместе с тем идея, подсказанная мне Эренбургом, открыла передо мной широкую перспективу: оказалось, что область "Стендаль и Россия" таит в себе еще много белых пятен, нетронутой целины. Удивительнее всего, что он, писатель, окрылял меня своей верой в то, что обязательно найдется еще много нового, неизвестного, а ученый, которому я рассказала о своих планах, пытался остудить мой пыл: все, мол, уже изучено, ничего нового вы не найдете. Однако прав был в данном случае писатель, а не ученый.

Побывав в музее Стендаля в Гренобле или в стендалевских местах в Италии, Илья Григорьевич делился со мною своими впечатлениями. "Я на днях приехал из Италии, — писал он 2 декабря 1959 года. — Будучи там, я поехал в Чивиту-Веккию, чтобы посмотреть стендалевские места. Никто в этом городе, даже в "Культурном центре", не знает, кто такой Стендаль. Старый дом французского консульства сгорел во время войны. В Риме я видел гостиницу «Минерва», где останавливался Стендаль. Хозяин ее сказал мне, что кроме писателя Форстера никто из литераторов в этой гостинице не проживал". (Положение несколько изменилось после стендалевского конгресса в Чивита-Веккии и Риме в марте 1964 года.) Через год Илья Григорьевич вновь побывал в Италии. 5 января 1961 года он вернулся в Москву и в тот же день вылетел в Швецию, на сессию Всемирного Совета Мира. Перед отъездом он попросил Н. И. Столярову, своего секретаря, сообщить мне, что он был в Турине на стендалевской выставке, видел там изумительный портрет Стендаля работы Лемана и т. д. Одновременно Илья Григорьевич послал мне программу этой выставки.

Я была дважды с Ильей Григорьевичем на международных стендалевских конгрессах, в Париже и в Парме. Об этом мне хочется рассказать несколько подробнее.

Начну с того, что всякий раз, когда поездка висела на волоске из-за задержек с визой во французском или итальянском посольствах, имя Эренбурга меня очень выручало. В итальянском, например, когда я доказывала, что должна вылететь на следующий же день, чтобы не опоздать на конгресс, сначала разводили руками: "Ну и летите!", но стоило мне упомянуть Эренбурга, как все улаживалось очень быстро. Илья Григорьевич потом со смехом рассказал, что ему позвонили из посольства и спросили, не возражает ли он против моей поездки в Парму, на что он ответил, что не только не возражает, но просит срочно предоставить мне визу.

Парижский конгресс состоялся в сентябре 1966 года. Очень светлый и уютный зал (одна боковая стенка — сплошное стекло, за ним — зелень) в цокольной части прекрасного здания ЮНЕСКО был заполнен участниками конгресса и гостями. Представители многих стран собрались на первое заседание, посвященное теме "Мировое значение Стендаля".

Собравшиеся с большим нетерпением ждали выступления Эренбурга. Илье Григорьевичу предстояло выступить не только здесь, но и на симпозиуме, посвященном Ромену Роллану, а также на встрече исследователей творчества Золя. Однако на первом заседании его не было, болезнь супруги задержала его в Москве.

На следующий день, во время торжественного приема в муниципалитете Парижа — Отель де Виль, вдруг явился Илья Григорьевич. Я почувствовала истинное облегчение. В тот же день он выступил на конгрессе с краткой речью, в которой говорил об актуальности романов Стендаля, об отношении к Стендалю в СССР, где книги его очень популярны, о том, что "молодые советские читатели читают романы Стендаля… для того, чтобы понять своих современников и самих себя".

Илья Григорьевич был очень утомлен поездкой и пережитыми волнениями. Он читал свою речь, сидя за длинным столом президиума. Рядом сидел президент Международной ассоциации друзей Стендаля, Виктор дель Литто, который с улыбкой поглядывал на Эренбурга, очень довольный тем, что он все же выступает на конгрессе (еще утром в кратких сообщениях о первом заседании газеты выражали сожаление по поводу того, что Эренбург не смог приехать). Присутствующие приняли его очень тепло.

Еще в Париже было решено, что следующий раз стендалеведы соберутся в Парме в мае 1967 года. 20 мая, после ряда приключений (Илье Григорьевичу пришлось лететь через Париж), мы уже были в Парме, небольшом городе на севере Италии, знаменитом не только своими бесчисленными памятниками искусства, но и своей кухней, а также тем, что он является местом действия известного романа Стендаля. Организаторы конгресса повезли нас в предгорья Апеннин в имение профессора-искусствоведа римского университета Луиджи Маньяни, у которого одна из самых крупных коллекций картин Джорджо Моранди, умершего несколько лет тому назад. Луиджи Маньяни, тоже участвовавший в стендалевском конгрессе, специально приехал в свое имение, чтобы показать Илье Эренбургу картины художника, который очень его интересовал. В холле большого дома, окруженного красивым парком, расположились друг против друга хозяин дома и Илья Григорьевич, а за ним — остальные гости. Слуга в ливрее приносил и уносил одну за другой картины Моранди, почти исключительно натюрморты: скрипка, труба и мандолина, кувшины, кувшин с розами, графины, бутылки и т. д. Был показан также очень своеобразный пейзаж: левая часть картины — сплошная глухая светло-серая стена, справа — просвет голубого неба, блекло-зеленая зелень на фоне крыш и стен домов. Тона всех картин неяркие, спокойные, минорные. Поражало разнообразие оттенков: серого, желтого, коричневого, фиолетового. Дух этой живописи как-то очень соответствовал самому хозяину дома, который производил впечатление утонченного, меланхоличного интеллигента.

Илье Григорьевичу очень понравились картины Моранди. Он внимательно разглядывал каждую из них, делясь своими впечатлениями и расспрашивая о художнике и судьбе других его картин. Затем хозяин дома повел нас в зал, где висели картины старых мастеров…