Нестор Махно - НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ

Но приезд этих двух титанов-анархистов (по тому времени) не сбылся и не сбылся потому, что в это время по всей Украине двигались уже железные полчища немецко-австрийских армий и были уже на подходах к Екатеринославу. А крестьяне и рабочие все еще надеялись и ждали, то и дело осаждая пишущего эти строки и на съездах и на многочисленных митингах своими запросами «Когда же приедет "Дядько"»?

В начале 1919 года, когда я стоял уже во главе Революционного повстанческого движения (махновцев) «Дядя Ваня» переехал из Москвы в Самару и работал в Самарской федерации анархистов-коммунистов.

Руководимое мною движение разрасталось и очищало великую территорию от деникинских контрреволюционных погромщицких орд. Все лучшие силы нашей Гуляй-Польской группы анархистов-коммунистов были брошены в повстанчество на фронт. Приезжих анархистов было мало и большинство из них выходцы из семьи еврейского народа, плохо ориентировавшиеся в крестьянской обстановке, Аршинов был занят возле меня в качестве моего личного секретаря и много уделял времени на создание повстанческой газеты «Путь к свободе».

Прибывшая группа анархистов-коммунистов в 35 человек из Ивано-Вознесенска тоже мало насчитывала в своих рядах пропагандистов. Чувствовал, что еще месяц-два, и мы окажемся беспомощными идейно обслуживать освобожденные районы. Здесь «Дядя Ваня» был необходим и я, посоветовавшись с Аршиновым, затем, со штабом и советом повстанчества, снабдил гонца надлежащими документами, нужными средствами и отправил его в Самару за «Дядей Ваней». Но большевики гонца на полпути к Самаре арестовали, и прошло несколько дней, пока я настоял на его освобождении. Также несколько дней взяла подготовка другого гонца. Но пока этот другой гонец добрался до Самары и пока «Дядя Ваня» со своей подругой собрались к отъезду в наши края, Ленин и Троцкий объявили меня и повстанчество вне закона и двинули своих рабов против нас и революции. И «Дядя Ваня» и гонец остались в Самаре и сразу же выпустили пламенную прокламацию-протест и разъяснения трудящимся той черной измены большевиков, с которой они подошли к своим рабам-красноармейцам и бросили их против нас...

После этого я один почти остался со славными повстанцами-крестьянами и рабочими. В это время Аршинов испарился из повстанчества, но я не переставал думать - и болеть из-за того, что возле меня не было «Дяди Вани».

Но вот наступили счастливые месяцы и для меня. Я со своими повстанцами жестоко громлю на Украине деникинские корпуса, очищаю 11 уездных и 2 губернских города от деникинских войск и власти. Ко мне снова начался слет наших товарищей: но теперь я был уже менее наивен в отношении их. Мой взор устремляется в Самару, к «Дяде Ване». И я при первом же удобном для меня моменте, снова посылаю за ним гонца. И что же я получаю от моего любимого «Дяди Вани»? Он мне пишет через моего человека: «Я получил сведения (быть может, и не верные), что у вас Михайлович (читай Волин Н.М.) играет большую и главенствующую роль. Личных отношений у меня с ним не было, но то, что он проделал, было ножом в спину и никогда не забывается...» (Примечание. Это было время, когда Михайлович, он же Волин «работал у В.Л. Бурцева», а сам Бурцев пожинал плоды начальника Всероссийского департамента полиции гр. Лопухина, открывшего ему Азефа как провокатора, работавшего и для партии социалистов-революционеров и для Всероссийской царской полиции). Это было время, когда Российская эмиграционная революционная среда смотрела на В.Л. Бурцева как на «незаменимого» спеца по раскрытию провокаторов и возводила его до небес. От этого триумфального славослования В.Л. Бурцева не отставала и наша анархическая эмигрантская среда, и она, наша среда, почему-то видела в лице Бурцева прорицателя и часто нужно и не нужно с большими и малыми своими делами обращалась к нему, и просила его расследовать эти дела и сказать о них свое «прорицательское» мнение. Отсюда именно грязные люди возвели подлую клевету на т. Николая Рогдаева, пустив шепотком, не за кулисами молву о нем, как о провокаторе. А случилось это так: на путях российской анархической эмигрантской деятельности - деятельности в направлении России свершился провал: один из активных работников был схвачен полицией. Наша среда сразу же бросилась к В.Л. Бурцеву за его мнением. Но Бурцев высказал только свое предположение, что, дескать, эта провокация видимо исходит от видного анархического деятеля и что самым виднейшим анархическим деятелем является

Рогдаев. Это именно и дало козырь в руки грязным людям, старавшимся вырвать первенство пионерства Н.Рогдаева в подпольном российском анархизме, и они пустили против него подлые слухи, из-за которых ряд старых работников анархизма создали товарищеский суд над Рогдаевым в лице т.т. Оргеани, М.Корн и других, и суд навел все справки об этом подло вымышленном деле и категорически опроверг его.

Вот поэтому именно, что Волин был в Махновском движении (хотя Волина в нашем движении в это время уже не было) он, Рогдаев, -«Дядя Ваня» - на сей раз отказался приехать по моему повторному зову в движение Махновщины. И я, конечно, замолчал. У меня в это время не было ни сил, ни времени переубеждать его в том, что Волина давно в движении нет...

Однако я знал, что «Дядя Ваня» не переставал интересоваться судьбой руководимого мною движения. Об этом говорили мне его многочисленные письма, главным образом, следующее его заявление Ленину:

- Как известно, в 1920 году Владимир Ульянов-Ленин, будучи хорошим личным другом «Дяди Вани» еще из эмиграции вызвал его к себе в Москву, в Кремль, и предложил ему, как знающему европейские языки, видный пост при штабе главнокомандующего на Западном фронте. Одновременно просил его, «Дядю Ваню» посетить штаб Махно и уговорить самого Махно подчиниться «советской» власти.

Тогда «Дядя Ваня» ответил Ленину: «С вашего, Владимир, согласия ведомо:

советская власть под водительством руководимой вами партии разгромила все анархические организации; и это мне, старому революционеру-анархисту, не дает права принять предлагаемый вами пост...

- Что же касается уговаривания Махно, то это совсем невозможно. Вы все сделали для того, чтобы Махно выступил против чинимого советской властью произвола над тем трудовым населением, которое создало революционное повстанчество и признало Махно своим вождем». На эту тему Ленин много говорил с «Дядей Ваней», но ни к чему не договорился - «Дядя Ваня» возвратился снова в Самару. Однако скоро почувствовал, что откровенная его беседа с Лениным была излишней - В.Ч.К. взяла его после этой беседы с Лениным в такие щупальца, что он не только не мог выступить где-либо на митингах, но не мог свободно передвигаться с места на место. После этого все как-то предупредительно связывалось с надсмотром и разрешением В.Ч.К., и этим самым и именно с этого времени жизнь сводится к прислушиванию и к присматриванию к тому, что готовит для него В.Ч.К. Отсюда начинается, так можно выразиться, новая революционная анархическая ориентация Рогдаева. Он задумывается над тем, чтобы перейти в подполье и служить более активно, как всегда ранее служил нашему движению. Для этого он начал, было, подбирать стойких товарищей среди молодых энергичных наших друзей. Но много препон становилось ему на этом пути. В это время уже целый ряд старых работников российского анархизма и анархо-синдикализма, одни из коих, будучи истерзаны голодом, другие просто по своим лоялистским наклонностям пошли на службу в различные учреждения советской власти. Большевицкие сановники, знавшие хорошо Рогдаева, то и дело ставили ему всех служивших у них наших товарищей в пример, упрекая его в скрытой враждебности к сов. власти и на этом основании берут его под еще большую полицейскую бдительность В.Ч.К. Под влиянием этих и им подобных произвольно сложившихся условий жизни т. Рогдаева, окружавшие его наши младшие товарищи, естественно, заколебались над переходом в подполье, и он на пути к подполью остался одиноким.