Александр Романов - Книга воспоминаний

Вспоминаю тропический рай Молуккских островов… Широкая река, катящая свои волны чрез пальмовые рощи. Острова Фиджи. Маленький, тесный отель в Дарилинге с великолепным видом на величественную Кенчиненгу.

А вот раннее утро в джунглях Цейлона… Дождь лил всю ночь: свежие сломанные ветки; специфический острый запах и глубокие следы на глинистой почве говорят о близости диких слонов. Мы медленно и осторожно продвигаемся вперед верхом. Нас предостерегают крики разведчиков-туземцев: Осторожно! Осторожно! Они готовятся к нападению — говорит нам английский эскорт. Я переживаю в первый раз горделивое удовлетворение, принимая участие в охоте на слона…

Я часто вспоминаю обо всем этом после революции, и мне кажется, что далекий остров где-нибудь на Тихом океане был бы самым подходящим местом для человека, жизнь которого была исковеркана колесами истории. Этими мыслями я длился с моей женой и сыновьями, но они решили остаться в Европе, которая не говорила ничего ни моему уму, ни сердцу даже в годы моей молодости. Быть может, когда-нибудь мои мечты сбудутся. Как ни грустно посетить снова места, где я был счастлив сорок лет тому назад, я твердо верю, что ни океан, ни тропические леса, ни горы мне не — изменят. Изменяют только люди…

— Путешествие — это школа скептицизма, — справедливо сказал Монтень. Для меня путешествие явилось школой отучивания, ибо в каждой стране, куда по пути заходила «Рында», мне удавалось освободиться от трюизмов и банальностей, привитых мне неправильным воспитанием.

Фальшь официального христианства в особенности поразила меня на Дальнем Востоке, где невежественные миссионеры имели смелость обличать священные видения, которые составляют сущность верования буддистов. Какое право мы, христиане, испытывающие животный страх пред смертью и в отчаянии рыдающие над гробом умерших близких, — имели смущать душевное равновесие людей, чья безграничная вера в загробную жизнь трогательно выражается в тех чашечках с рисом, которые поставлены на могилу усопших? Каждый последний из китайцев, японцев и индусов горел огнем той веры, которая покинула христианство в день крестной смерти Спасителя и которая заставила Гёте написать его самое глубокое четверостишие:

Народы западной цивилизации именно и являются печальными пришельцами, но там, на нецивилизованном востоке никто ещё не утратил надежду на лучшую жизнь за гробом…

Весною 1889 года «Рында» возвратилась в Европу через Суэцкий канал и Египет. После непродолжительной остановки в Греции, где я, к моей большой радости, имел свидание с моей кузиной — Великой Княгиней Ольгой Константиновной — Королевой Эллинов, — затем в Монте-Карло, где я видел моих родителей, брата Георгия и сестру Анастасию, — мы взяли курс к берегам Великобритании. Здесь мне пришлось быть вторично представителем Государя Императора, который возложил на меня обязанность передать привет Королеве английской Виктории.

Так как отношения между Россией и Англией были далеко не дружественные, то я не слишком радовался возложенному на меня высокому поручению. Я уже имел случай много слышать о холодности королевы Виктории, и приготовился к худшему.

Полученное из дворца приглашение с лаконической припиской к завтраку — только увеличило мои опасения. Личная аудиенция была тем хороша, что должна была быть непродолжительной, но перспектива участвовать в продолжительной церемонии высочайшего и завтрака с монархиней, известной своим недоброжелательством к России, не предвещала ничего хорошего. Я прибыл во дворец до назначенного мне времени и меня ввели в полутемную гостиную. В течении нескольких минут я сидел в одиночестве и ждал выхода королевы.

Наконец на пороге появились два высоких индуса: они низко мне поклонились и открыли двухстворчатую дверь, которая вела во внутренние покои. На пороге стояла маленькая, полная женщина. Я поцеловал ей руку, и мы начали беседовать. Меня поразила простота и сердечность её манер. Сперва мне показалось, не означает ли эта задушевность коренную перемену политики Великобритании в отношении России. Но объяснение этому было другое.

— Я слышала о вас много хорошего, — сказала королева с улыбкой. — Я должна вас поблагодарить за ваше доброе отношение к одному из моих друзей.

Я удивился, так как не мог вспомнить никого из встречавшихся мне лиц, которое: могло бы похвастаться дружбой с её Величеством Королевой Английской.

— Неужели вы уже забыли его, — улыбаясь опросила королева: — Мунчи, место учителя индусского языка?

Теперь я понял причину её теплого приема, хотя индус Мунчи никогда не говорил мне, что был учителем королевы английской Виктории. Я познакомился с ним в Агра, когда я осматривал Тай-Магал. Он высказывал очень много глубоких мыслей относительно религиозных верований индусов, и я был очень обрадован, когда Мунчи пригласил меня к обеду.

Я никогда не предполагал, что то, что я отведал хлеб-соли у Мунчи, очень поднимет авторитет этого индуса в глазах высокомерных индусских раджей, и что он напишет пространное письмо Королевы Виктории, в котором восхвалял мою поразительную доброту.

Королева позвонила. Дверь открылась и на пороге появился мой друг Мунчи собственной персоной. Мы поздоровались очень сердечно, а Королева радостно наблюдала за нашей беседой.

К моменту, когда завтрак был уже подан, я чувствовал себя уже совершенно свободно и был в состоянии ответить на все вопросы о политическом положении в Южной Америке, Японии и Китае.

Британский народ имел полное основание гордиться этой необычайной женщиной. Сидя за письменным столом в Лондоне, королева внимательно наблюдала за изменчивой картиной жизни в далеких странах, и её меткие замечания свидетельствовали о её остром, разборчивом уме и тонком понимании действительности.

За столом присутствовали лишь ближайшие родственники королевской семьи и между ними принц Уэльский с супругой (будущий король Эдуард VII и королева Александра). Принцесса горячо любила свою сестру Государыню Императрицу Марию Федоровну, и её присутствие и личное обаяние действовали на меня ободряюще. Она была глуховата, и я должен был повышать голос, отвечая на её вопросы относительно Императрицы, племянников и племянниц.

Я взглянул в сторону Королевы, чтобы убедиться не мешаю ли я ей своим громким голосом. Но она ободряющее кивнула мне головой: все делали точно так же, когда, разговаривали с красивой принцессой Уэльской, и громче всех кричал при этом её собственный супруг — Эдуард. Если бы кто-либо посторонний вошел в столовую, в которой происходил высочайший завтрак, он мог бы подумать, что происходила пренеприятная семейная сцена.