Александр Александров-Федотов - Ты покоришься мне, тигр!

Бегающая между клеток собачонка не только не пугается львов, но еще и с удовольствием потявкивает на них, может быть, выговаривая за то, что они своим ревом не дали ей выспаться. И даже пугливый ослик жует спокойно, не тревожась.

Да вот и леопард нередко берет мясо из рук, а Ранжо дожидается моего прихода, чтобы подставить свое ухо — обязательно надо его почесать, а он в ответ поскребет когтями пол и помурлычет от удовольствия. Как неволя и надежные железные прутья решетки изменили инстинкты зверей! Львы, тигры, медведи, убедившись в своем бессилии перед этими решетками, все реже и реже бросаются на них с грозным рыком, понимая, может быть, что их устрашающий голос в том особом зверином мире не производит того впечатления к какому они привыкли на воле. А раз его никто не боится, то лучше помолчать, чтобы не пострадало твое звериное достоинство.

Встретясь с вами в джунглях, слон не попросит у вас конфетку, а таежный медведь не протянет лапу за сахаром. Это можно увидеть только на цирковых конюшнях, когда к проходящему по ним человеку со всех сторон из клеток и стойл тянутся просящие морды, а сверкающие зеленые, желтые, черные глаза умоляют: «Дай! Дай! Дай!»

Как же не зайти на конюшню, не проведать своего любимца и не угостить всех зверей, кого чем — одного хлебом, другого конфеткой, третьего горстью овса. Не много надо, чтобы заслужить доверие животного. Но у каждого свои запросы: слон-великан довольствуется кусочком сахара, тигру мало и килограмма мяса, малюсенькой собачонке не хватает и десятка конфет. Лошадь всегда довольна, сколько ей ни дали, лишь бы подошло по вкусу.

Но попробуйте равнодушно пройти мимо — слон не прочь попугать вас хоботом, лошади трогают мягкими губами, собаки поднимают неистовый лай, другие с надеждой смотрят вам вслед, может быть, вернетесь.

Хищники, рожденные в неволе и воспитанные человеком, тоже ждут от него «пряников» — подходят к решетке, трутся о нее, мурлычут. Да, человек вмешался в жизнь этих животных, изменил ее, соединил несоединимое и властвует над ними всеми.

Пора и мне начинать «властвовать».

— Весь цирк уже на ногах, время и нам, ребятки, приниматься за работу. А ну-ка, Уля, начинай! Вот кусочек. Ан, нет, не дам, поднимись-ка на задние лапки, а теперь направо, а теперь налево, молодец, брауши! [4] Брауши — уменьшительно-ласкательное от слова «Браво» Ну, теперь ты, Ранжо! Не подведи, старина, и не злись понапрасну, я тебя ёще выведу «в люди». Ну, не упрямься, все равно я сильнее и терпеливее тебя, и ты меня не переупрямишь, поюхай-ка, как хорошо пахнет этот кусочек, ну-ка, ап! Ну и лентяй же ты! Давай-давай, пошевеливайся! Так. Теперь ты, Нерро…

И так изо дня в день… Когда мне становилось невмоготу, я, махнув рукой на своих строптивых товарищей, шел на манеж зарядиться энергией других.

Необыкновенно это все-таки место — арена. Недаром само слово приобрело большой общественный смысл — мировая арена, на арене мира. Для меня в этом слове есть что-то магическое, волшебное, хотя я давно уже не верю сказкам.

Ведь это всего лишь круг, посыпанный опилками, впитавший немало пота, слез, крови цирковых артистов, которые артистами-то делаются только здесь, на манеже.

Арена — магическое, притягательное слово — свидетелем каких трагедий, какого горя и какого головокружительного успеха была ты!

…Огромный пустой зрительный зал Одесского цирка оглашается шумными разговорами, криками, странными для непосвященных командами. У циркачей, как и у людей других профессий, свой жаргон. По краткости отрывистости он похож на военную команду. В цирке, как в бою, ошибиться нельзя, промедление порой смерти подобно.

«Ап!» — и ты должен идти в трюк, ни секундой раньше, ни секундой позже, иначе… Хорошо еще, если ты работаешь на самом манеже, упадешь на опилки, поднимешься, и повторишь все сначала, в который раз неважно, в десятый или сотый. Будешь повторять до тех пор, пока не сделаешь точно. Но если ты под куполом перелетаешь с трапеции на трапецию или выделываешь сложные фигуры на перше (это ведь тоже почти под куполом)… Пусть на тебе предохранительная лонжа, срыв может кончится травмой.

Арена днем — это совсем не то, что привыкли видеть зрители. На ней толпа народа. Люди разных возрастов и национальностей, одетые в рабочие костюмы всех цветов и фасонов. Все мелькает и движется, как в калейдоскопе. Неопытный глаз не скоро разберется, что здесь происходит. А происходит репетиция!

В центре арены артист балансирует на лбу длинный шест-перш, на верху которого два его партнера выполняют сложные трюки. А вокруг кто стоит на руках, кто на голове — своей или чужой. Там жонглеры перекидываются булавами; здесь кто-то непрерывно прыгает и перевертывается в разные стороны; эквилибристы привыкают к снарядам; по барьеру дрессировщик водит собачек; в проходе музыкальные эксцентрики разучивают новую мелодию. В партере отдыхающие артисты спорят: выйдет или не выйдет трюк, под куполом сидит кто-то и подготавливает аппаратуру к вечернему представлению.

И так до тех пор, пока не будет исчерпано расписание репетиций. Арена пустеет и погружается в полумрак, словно отдыхает в одиночестве и тишине перед вечерним спектаклем.

Все что происходит на арене днем, подчинено вечернему представлению. Как труден к нему путь артиста! Ежедневно без публики артист «исполняет» свой номер, превосходящий в шесть-восемь раз по времени то, что он делает на публике. И хотя, конечно, он устает, но эта усталость ни в какое сравнение не идет с вечерней, когда за несколько минут артист, как говорят в цирке, выкладывается весь.

Каждое выступление циркового артиста можно приравнять к подвигу, если расценивать его по количеству затраченных сил, нервного напряжения, воли. Старые артисты цирка показывали потрясающие примеры самоотверженности. Для них понятие «честь номера» было исполнено глубокого смысла. Если ты занят в программе — выступай, чего бы тебе это ни стоило.

Никогда мне не забыть подвиг Клавдии Стефании!

Случаи этот произошел в 1933 году в Ленинградском цирке. Красива, высокая женщина Клавдия Стефании репетирует номер «Роликобежцы». В финале она должна спуститься по наклонной проволоке, натянутой под куполом, в полной темноте с факелами в руках. Команда: «Ап!» — и она, выпустив ручку мостика, с невероятной быстротой устремляется вниз, но… но, не успев проехать и двух метров, теряет баланс и падает в проход.

Пассировщики, в том числе и я, не успели вовремя выбрать лонжу, так как мешала аппаратура воздушного но мера, и вот она уже лежит на цементном полу. Правда, мои «качели» из номера «Стрелки» амортизировали ее падение и смягчили удар. Но все-таки она без сознания была отправлена в больницу.