Владимир Коробов - Василий Шукшин: Вещее слово

Жизнь бежала стремительно. 26 декабря 1997 года она завершилась. Не опубликованы рассказы, пьеса, три сборника сказок (составление и литературная обработка), многочисленные афоризмы… Остался недописанный роман…

Владимир Коробов хотел быть в литературе Писателем. Романистом. Хотел «всегда и во всем – быть дерзким, неожиданным, но при этом – всегда и во всем – глубоким и мудрым. И– порыв, порыв, прорыв в запредельное, в иные сферы и миры, незахватанные, неведомые – в новую, твою литературу». [19] Но не успел. Не дожил. Не дописал. И эта книга о Василии Макаровиче Шукшине осталась лучшей книгой Владимира Коробова и, думается, самой глубокой книгой о творчестве этого русского художника.

Александра Коробова

Когда писали и пишут, что Шукшин родился в «глухом алтайском селе», то это дань расхожей публицистике. Какое там «глухое» – всего тридцать пять километров от Бийска, бывший районный центр, где ныне проживают, трудятся в молочно—мясном совхозе, занимаются и полеводством, и пчеловодством, и садоводством более трех тысяч человек. И в ту пору, когда 25 июля 1929 года родился у Марии и Макара Шукшиных первенец Василий, село Сростки было большое, в районе и крае известное.

…Сростки (село получило такое название, видимо, потому, что в этом месте «безымянный большак срастается со знаменитым Чуйским трактом») – старинное село, занесенное, как говорится, в анналы истории. Так, например, в «Чтениях в обществе истории и древностей российских при Московском университете» за 1867 год приведен рапорт некоего полковника Де Гаррига (видимо, из числа пришедших тогда в Россию «на ловлю счастья и чинов» иностранцев). Рапорт от 26 сентября 1763 года. «1 сентября, – сообщает полковник, – было сделано бригадиру Крафту представление в той силе, что крестьянин Бийской крепости Иван Казанцев объявил мне, данный ему от Кузнецкой воеводской канцелярии, указ об отдаче ему на откуп с 1753 года впредь на четыре года рыбных промыслов вверх по Катуни реке, с нижнего устья Шульгинской протоки до Сростков, с платежом в казну каждый год по одному рублю пятнадцати копеек.

А по справке Шульгина протока от крепости Катунской отстоит вверх по Катуни в десяти верстах, а Сростки, до которых оная Катуня на откуп отдана, от Катунской крепости не менее как 50 верст и в самом опасном от неприятеля месте; к тому же к здешней границе те неприятели, то есть калмыки приезды имеют и в тех Сростках плавятся; да и для звериных промыслов туда ездят, и за таковою опасностью крестьянина Казанцева и прочих, имеющих по той же реке Катуни откупа—телей для рыбного промысла, яко за сущую границу, хотя по откупу и указы имеют, пропустить опасно было бы без повеления главной команды; а по ордерам бывшего генерал—майора Киндермана и бригадира Крафта и по данным инструкциям, пропуску за границу под смертною казнью ни для чего и никому чинить не ведено…»

Зачем мы так долго говорим об этом? А все дело в том, что Василию Шукшину всегда была дорога и крупица, прибавленная к «колыбельной» истории его родины. Он любил слушать рассказы стариков—односельчан (а они слышали их от своих дедов) о том, как шли в давние времена на эту, как говорит старик из раннего шукшинского рассказа «Демагоги», «жирную землю» униженные и оскорбленные со всех сторон России.

«Редко кому завидую, – писал Шукшин в статье „Признание в любви“, увидевшей свет в начале 1974 года в „Смене“, – а завидую моим далеким предкам – их упорству, силе огромной… Я бы сегодня не знал, куда деваться с такой силищей. Представляю, с каким трудом они проделали этот путь – с севера Руси, с Волги, с Дона – на Алтай. Я только представляю, а они его прошли. И если бы не наша теперь осторожность насчет красивостей, я бы позволил себе сказать, что склоняюсь перед их памятью, благодарю их самым дорогим словом, какое только удалось сберечь у сердца: они обрели – себе и нам, и после нас – прекрасную родину. Красота ее, ясность ее поднебесная – редкая на земле».

А кто были предки Василия Шукшина и откуда они пришли на Алтай? Об этом тоже можно прочитать – в романе «Я пришел дать вам волю».

«– Ты родом—то откуда? – спрашивает Степан Разин у „патриарха“, веселого и сметливого русского мужика, наделенного к тому же невероятной физической силой.

– А вот почесть мои родные места, – отвечает тот, – там вон в Волгу—то, справа, Сура вливается, а в Суру – малая речушка Шукша… Там и деревня моя была, тоже Шукша. Она разошлась, деревня—то. Мы, вишь, коноплю ростили да поме—стнику свозили. А потом мы же замачивали ее, сушили, мяли, теребили… Ну, веревки вили, канаты. Тем и жили. И помест—ник тем же жил. Он ее в Москву отвозил, веревку—то, там продавал. А тут, на Покров, случилось – погорели мы. Да так погорели, что ни одной избы целой не осталось. И помест—ник наш сгорел. Ну, поместник—то собрал, чего ишо осталось, да уехал. Больше, мол, с коноплей затеваться у вас не буду. А нам тоже – чего ждать? Голодной смерти? Разошлись по свету, куда глаза глядят. Мне—то что? – подпоясался и пошел. А с семьями—то – вот горе—то. Ажник в Сибирь двинулись которые… У меня брат ушел… двое детишков, ни слуху ни духу… В Сибирь—то много собиралось. Прослышали: земли там вольные…»

Отсюда и пошла, возможно, фамилия Шукшиных. Но, листая «Ономастикон» С. Веселовского во время съемок фильма «Они сражались за Родину», Василий Макарович своей фамилии не нашел, чем очень, по свидетельству Г. Буркова, был огорчен. Право, жаль, что не попался ему тогда на глаза во всех отношениях интересный популярный этимологический словарь Ю. Федосюка «Русские фамилии». Там есть в числе самых распространенных и исторически знаменитых и его фамилия. Ее происхождение объясняется так: «Шукша – льняная костра, то есть волокна, остающиеся после трепания и чесания льна. Вероятно, слово применялось и в переносном, более широком значении: остаток, излишек. Отсюда прозвище последнего, поздно родившегося ребенка».

А Василий Шукшин был ребенком ранним. Отцу его было тогда шестнадцать лет, матери – восемнадцать.

Коробов В. И.

Этот краткий очерк взят из первой книги В. И. Коробова о В. М. Шукшине. [21]Далее приводятся письма М. С. Шукшиной к В. И. Коробову, который дважды встречался с ней в Бийске.

Жалела, любила безмерно своих «детушек—сиротинушек» Мария Сергеевна. Тем более что одни они теперь остались. Шли, шли в Сростки похоронки. Получили их сестры Марии Сергеевны – Вера и Анна, пришла весть, что погиб смертью храбрых брат ее Иван… А в 1942 году стало известно – не дождаться им уже с фронта Павла Николаевича Куксина (отчима

B. М. Шукшина. – А. К.)…