Эмма Герштейн - Мемуары
- Название:Мемуары
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Инапресс
- Год:1998
- Город:СПб
- ISBN:5-87135-060-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Эмма Герштейн - Мемуары краткое содержание
`Мемуары` выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э.Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.
Мемуары - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Пароходик с петухами
По небу плывет,
И подвода с битюгами
Никуда нейдет.
И звенит будильник сонный —
Хочешь, повтори:
«Полторы воздушных тонны,
Тонны полторы…»
И паяльник, звуков море
В перебои взяв,
Москва слышит, Москва смотрит,
Зорко смотрит в явь.
Только на крапивах пыльных,
Вот чего боюсь,
Не изволил бы в напильник
Шею выжать гусь.
3 июля 37. Савелово.
Вариант третьей строфы:
И, полуторное море
К небу припаяв,
Москва слышит, Москва смотрит
В силу, в славу, в явь.
* * *
На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь,
Гром ударь в тесины новые,
Крупный град по стеклам двинь — грянь и двинь, —
А в Москве ты, чернобровая,
Выше голову закинь.
Чародей мешал тайком с молоком
Розы черные, лиловые
И жемчужным порошком и пушком
Вызвал щеки холодовые,
Вызвал губы шепотком…
Как досталась — развяжи, развяжи —
Красота такая галочья
От индийского раджи, от раджи —
Алексею что ль Михайлычу, —
Волга, вызнай и скажи.
Против друга — за грехи, за грехи —
Берега стоят неровные,
И летают — по верхам, по верхам —
Ястреба тяжелокровные —
За коньковых изб верхи…
Ах, я видеть не могу, не могу —
Берега серо-зеленые:
Словно ходят по лугу, по лугу —
Косари умалишенные…
Косит ливень луг в дугу.
Савелово 4 июля. 37.
И еще одно стихотворение савеловского цикла, вероятно, неизвестное Рудакову, но, к счастью, сохранившееся. Оно обращено, как уже было сказано, к Елекониде Поповой.
С примесью ворона голуби,
Завороненные волосы.
Здравствуй, моя нежнолобая,
Дай мне сказать тебе с голоса,
Как я люблю твои волосы
Душные, черноголубые.
В губы горячие вложено
Все, чем Москва омоложена,
Чем молодая расширена,
Чем мировая встревожена,
Грозная утихомирена.
Тени лица восхитительны:
Синие, черные, белые,
И на груди удивительны
Эти две родинки смелые.
В пальцах тепло неслучайное,
Сила лежит фортепьянная,
Сила приказа желанная
Биться за дело нетленное.
Мчится, летит, с нами едучи,
Сам ноготок зацелованный,
Мчится, о будущем знаючи,
Сам ноготок холодающий
Славная вся, безусловная,
Здравствуй, моя оживленная
Ночь в рукавах и просторное
Круглое горло упорное.
Слава моя чернобровая,
Бровью вяжи меня вязкою,
К жизни и смерти готовая,
Произносящая ласково
Сталина имя громовое
С клятвенной нежностью, с ласкою.
8 июня 1935 г. Рудаков передает «разговор о последних вариантах "Да, я лежу в земле"». (Это стихотворение напечатано с вариантами в издании: Мандельштам О. Стихотворения. С. 180 и 300.)
«М: – Сказал "Я лежу", сказал "в земле" — развивай тему "лежу", "земля". Только в этом поэзия. Сказал реальное, перекрой более реальным, его — реальнейшим, потом сверхреальным. Каждый зародыш должен обрастать своим словарем, обзаводиться своим запасом, идя (одно слово неразборчиво. — Э. Г.), перекрывая одно движенье другим. Будь
рифма, ритм… все недостаточно, если нет этого. Получится канцелярская переписка, а не стихи. Надо не забывать, что был Хлебников, что у меня были хорошие стихи… Этого правила не понимали некоторые акмеисты, их последыши, вся петербургская поэзия, вся официальная советская поэзия (пауза). Сергей Борисович, давайте писать книгу о поэзии!..
Я: — Нет. Так как вы на некоторые вещи смотрите иначе, чем я. (Пауза.) Согласившись, я должен был бы сплясать индейский танец на Гумилеве.
М: — (Пауза.) Он отвечал… этому… правилу.
Опять пауза. Сидим мы у стола. Пожевав губами, он поднимается, идет к кровати и ложится носом к стене. Я записываю этот листок».
Вернемся к истории стихотворения «Не мучнистой бабочкою белой». Напоминаем его текст:
Не мучнистой бабочкою белой
В землю я заемный прах верну –
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну;
Позвоночное, обугленное тело,
Сознающее свою длину.
Возгласы темно-зеленой хвои,
С глубиной колодезной венки
Тянут жизнь и время дорогое,
Опершись на смертные станки,
Обручи краснознаменной хвои,
Азбучные, круглые венки!
Шли товарищи последнего призыва
По работе в жестких небесах,
Пронесла пехота молчаливо
Восклицанья ружей на плечах.
И зенитных тысячи орудий –
Карих то зрачков иль голубых –
Шли нестройно – люди, люди, люди, –
Кто же будет продолжать за них?
21 июля 1935 г.
Однако указанная Надеждой Яковлевной дата окончания не сходится с фактическими данными писем Рудакова. В этот день он действительно пишет об этом стихотворении как о законченном. Но Мандельштам еще не раз возвращался к нему и только 30 мая следующего года, как мы видели, изменил последний стих (было «Продолженье зорких тех двоих»). Прочтем записи Рудакова о «Летчиках», или о стихотворении о гибели летчиков, как называет его Надежда Мандельштам в своей «Второй книге».
21.VII. 1935.
«…к Мандельштамам. Там только Н. — играли в шахматы. Она говорит: "Оська ругал вас самым пышным образом всю ночь и мне не давал спать. В результате стихи доделаны. Вы огромный молодец. Без вас он бы их не доделал". Когда О. пришел — мне поднесены варианты на 7 страничках и напечатанный на машинке окончательный текст. Стало лучше, тверже. Он, входя, смеялся, что пишет полушедевры. Сейчас вместо половины, т. е. 50%, — стало, м. б., 80%. Есть, например, стих: "Как венок, шагающий в покое…". Всего не посылаю, так как это еще не конец, и вся история текста слишком многообильна».
3.VIII.1935.
«Идет и переписывание стихов о летчиках».
6.VIII. 1935.
«Сейчас (только что) он закончил мучившие его строки летчиков. Веселый бегает по комнате, подпрыгивает, машет руками, говоря, что боль сломанной руки отошла, так как рука только функция психики, а сейчас он доволен и спокоен».
Ночью. Дома.
«…еще раз я умудрился понять огромность мандельштамной встречи. И расставанье страшно. Откидывая все авторские распри, мы очень полюбили друг друга и загрустили при мысли (мной искусственно подогретой) о разлуке. Ведь сознание вот какое: не было бы, ну, скажем, Института или сейчас Оси — у меня представление о мире было бы скуднее и хуже. И жаль себя отрывать от настоящего общения: мы вот сегодня дошлифовали "Летчиков". Он подкис да и говорит: "А мы правительству заявление подадим, что отдельно не можем".— Это не только шутка».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: