Анри Шарьер - Бабочка

Виделся с Иисусом. Это бывший заключенный, сухой, как сардина; на его загорелом лице два ужасных рубца. Глаза полны гноя. Грязное лицо и нехороший взгляд.

Я ему не доверяю, и будущее покажет, что не без оснований. Мы разговариваем очень быстро:

— Я могу приготовить лодку на четверых, максимум — на пять человек. Бочку воды, питание, кофе и табак. Три индейских весла, пустые мешки из-под муки, нитки и иголки, чтобы могли сами сшить парус; компас, топор, пять литров тафии (гвианский ром) — и это все за 2500 франков. Луна исчезнет через три дня. Начиная с четвертого дня, если хочешь, буду ждать тебя в лодке каждую ночь, с 11 вечера до 3 часов утра, в течение восьми дней. Как только луна наполнится на четверть, перестану ждать. Лодка будет находиться прямо за углом больницы.

Я ему не доверяю, но соглашаюсь.

— А деньги? — спрашивает Иисус.

— Перешлю их тебе с Сьерро.

Мы расходимся, не пожав друг другу руки.

Не блестящая сделка.

Шатель отправляется к Сьерро с 2500 франками. Я сказал себе: «Я рискую этими деньгами. Дай Бог, чтобы он не истратил их на тафию!»

Кложе сияет. Он верит в себя, в меня и в план. Однако его беспокоит, что сторож-араб не каждую ночь входит в палату, И кроме того, кто будет третьим? Есть тут корсиканец из «парней» по имени Биаджи. Он здесь с 1929 года и находится под пристальным наблюдением, так как сидит за убийство. Мы с Кложе спорим, стоит ли с ним говорить и когда. Во время спора к нам подходит восемнадцатилетний парень, похожий на девушку. Это Матурет, приговоренный к смерти за убийство водителя такси и помилованный по возрасту: ему тогда было семнадцать лет. Их было двое мальчишек, и вместо того, чтобы сваливать в суде вину друг на друга, каждый заявил, что убийца — он. Но водитель умер от одной пули. Заключенные симпатизировали обоим парням за их поведение в суде.

Матурет подходит к нам и каким-то женским голосом просит огня. Мы даем ему прикурить, а я еще даю ему в придачу четыре сигареты и коробок спичек. Он благодарит меня с зазывающей улыбкой. Мы отходим.

Вдруг Кложе говорит мне:

— Пэпи, мы спасены. Араб зайдет сюда, когда мы этого захотим, и он будет у нас в кармане.

— Каким образом?

— Очень просто: поговорим с Матуретом и попросим его завлечь араба. Ты ведь знаешь, арабы очень любят молодых парней. Потом нетрудно будет заманить его сюда в нужный момент.

— Позволь мне уладить это.

Я подхожу к Матурету, и он встречает меня ласкающей улыбкой. Он думает, что раздразнил меня. Я говорю ему:

— Ты ошибаешься, пойдем в уборную.

Он идет в уборную, и там я приступаю к делу:

— Если кому-нибудь расскажешь, о чем мы говорили, считай, что тебя уже нет в живых. Ты хочешь сделать то-то и то-то за деньги? А может быть, присоединишься к нам?

— Я хочу пойти с вами.

Мы пожимаем друг другу руки.

В восемь часов вечера Кложе сидит у окна. Он не звал араба. Тот пришел сам, и теперь они тихо беседуют. Мы ложимся спать в девять часов, но не смыкаем глаз. Араб входит в палату, делает два круга и обнаруживает мертвеца. Он стучит в дверь, и через некоторое время появляются двое с носилками и уносят мертвого. Этот мертвец в дальнейшем даст возможность арабу прогуливаться в любой час ночи. По нашему совету Матурет назначает арабу свидание на 11 часов вечера следующего дня. Сторож приходит точно в назначенное время, сразу направляется к кровати Матурета, тянет его за ногу, чтобы разбудить, и идет в направлении уборной. Матурет следует за ним. Через четверть часа сторож выходит из уборной и направляется к выходу. Матурет, не говоря ни слова, идет к своей кровати. Назавтра повторяется то же самое, но в полночь. Все в порядке. Араб придет в час, назначенный парнем.

27 ноября 1933 года. Две ножки от кроватей уже могут служить дубинками. Я жду сообщения от Сьерро, которое должно прибыть в четыре часа пополудни. Санитар Шатель приходит без записки. Он говорит:

— Франсуа Сьерро просил передать вам, что Иисус будет ждать в условленном месте. Успеха вам.

В 8 часов вечера Матурет говорит арабу:

— Приходи сегодня в полночь, и мы сможем пробыть вместе больше времени.

Араб сказал, что придет после полуночи. Точно в полночь мы готовы. Араб входит в 12.15 и все повторяется снова. Я вырываю ножку кровати, и она падает, гулко ударяясь о пол. Кложе молчит. Я должен встать за дверью уборной, а Кложе подойдет к ней, чтобы отвлечь внимание араба. Через двадцать минут араб выходит из уборной и неожиданно для себя наталкивается на Роже. Он говорит:

— Что ты стоишь, как истукан, посреди палаты в такое время?

В тот же момент его настигает удар по макушке, и он беззвучно падает. Я быстро надеваю его одежду и ботинки, а его самого мы перетаскиваем на одну из кроватей. Перед тем как положить его на кровать, я ударяю его еще раз по затылку. Ему причитается. Никто из восьмидесяти человек не просыпается. Все втроем мы быстро подходим к двери, и я стучу. Надзиратель открывает. Я выбрасываю вперед железную ножку. Так! Первому, кто открывает дверь, достается по голове. У второго падает из рук ружье. Он, наверно, дремал. Прежде, чем он успевает среагировать, я нападаю на него. Мои «подопечные» не произнесли ни звука, но «пациент» Кложе перед тем, как растянуться на полу, простонал. Стон был довольно громким, но все продолжают спать.

Мы уходим с тремя ружьями, не внося надзирателей в палату. Кложе идет первым, мальчик за ним, я замыкаю шествие. Спускаемся по слабо освещенной лестнице. Кложе успел выбросить свою железную дубинку, я же со своей не расстаюсь — она у меня в левой руке, в правой — винтовка. Нас окружает непроглядная ночь. Надо хорошенько осмотреться, чтобы увидеть стену. Подойдя к стене, я приставляю к ней короткую лестницу. Кложе вскарабкивается наверх, перегибается через стену и тянет к себе Матурета, а затем и меня. Мы соскальзываем в темноту по ту сторону стены. Кложе падает в яму и ранит ногу, мы с Матуретом приземляемся благополучно. Приподнимаемся. Ружья мы бросили перед прыжком. Кложе тоже пытается приподняться, но не может; он говорит, что у него сломана нога. Я оставляю Матурета с Кложе и бегу к углу, ощупывая на ходу стену. Настолько темно, что я дохожу до края стены, не замечая этого. Рука опирается о пустоту, я спотыкаюсь и разбиваю лицо. Слышу голос со стороны реки:

— Это вы?

— Да. Иисус?

На полсекунды он зажигает спичку. Я заметил, где он, вошел в воду и приблизился к нему. Их двое.

— Поднимайся первым. Кто это?

— Бабочка.

— Порядок.

— Иисус, надо подать немного назад. Мой приятель сломал ногу, прыгая со стены.

— Возьми весло и толкай.

Три весла погружены в воду, и легкое суденышко быстро пересекает расстояние в сто метров, отделяющее нас от места, где должны быть мои друзья, однако я ничего не вижу. Я зову: «Кложе!»