Тензин Гьяцо - Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай-ламы XIV

После этого паломничества два или три дня я был занят в празднествах Будда Джаянти. Это дало мне возможность, о которой я так мечтал, поговорить толком с мудрыми людьми из различных частей мира, которые работали, не испытывая какого-либо непосредственного давления, для провозвестия учения Будды, для блага мира во всем мире. Мир между нациями был ведущей мыслью моего ума, и, когда на симпозиуме я произносил речь, я подчеркивал мирный характер буддийской веры. Я высказал надежду, что эти празднования помогут распространить знания о пути пробуждения не только в Азии, но и среди людей западного мира, ибо учение Будды может не только помочь отдельным людям вести осмысленную и мирную жизнь, но также и помочь прекратить вражду между нациями: в принципах буддизма может быть найдено спасение человечества.

Теперь могу добавить, что с удовольствием развил бы это высказывание. Спасение человечества находится в религиозном чувстве, которое присутствует во всех людях, какой бы веры они ни придерживались. И именно насильственное подавление этого чувства является врагом мира.

Только после этих празднований впервые мне удалось по-настоящему поговорить с г-ном Неру, и мое мнение о нем развилось и перешло на следующую стадию. Я уже объяснял, почему мне так хотелось приехать в Индию, и теперь я с колебаниями стал приходить к новому выводу. Я стал думать, что мне не следует возвращаться и что мне лучше было бы оставаться в Индии до той поры, пока не появятся знаки положительных изменений в китайской политике. Может быть, мое чувство близости Махатмы Ганди и встречи с таким множеством ученых, умных, симпатизирующих людей помогли прийти к такому печальному решению. Ведь почти впервые я встретил людей, которые, не будучи тибетцами, испытывали искренние симпатии к Тибету. Дома, думал я, я более не могу помочь своему народу, я не могу подавить их желание прибегнуть к насилию, и все мои мирные начинания до сей поры оказывались неудачными. Но из Индии я мог бы, по крайней мере, рассказать народам всего мира, что происходит в Тибете, и попытаться заручиться их моральной поддержкой, что, возможно, привело бы к каким-то изменениям в безжалостной политике Китая.

Я должен был объяснить это господину Неру. Мы разговаривали наедине, за исключением его тибетского переводчика. Вначале я сказал ему, насколько признателен за предоставленную мне возможность посетить Индию и побывать на Будда Джаянти, а затем объяснил, насколько отчаянным стало положение в Восточном Тибете и как мы все боимся, что еще худшие беды распространятся в остальной части страны. Я сказал, что вынужден считать, что китайцы в действительности хотят навсегда разрушить наши обычаи и религию и таким образом оборвать наши исторические связи с Индией.

Все тибетцы, сказал я ему, сейчас связывают все свои остатки надежды с правительством и народом Индии. И затем я объяснил, почему хотел бы остаться в Индии до тех пор, пока мы не сможем получить свободу мирными средствами.

Он был очень добр и терпеливо слушал, но был твердо убежден, что в настоящий момент для Тибета ничего нельзя сделать. Он сказал, что никто никогда формально не признает независимость нашей страны. Он согласился, что бесполезно пытаться воевать с китайцами, - если бы мы попытались сделать это, они легко могли бы ввести большие силы, чтобы подавить нас полностью. Он рекомендовал мне вернуться в Тибет и попытаться мирным путем добиться исполнения соглашения из 17 пунктов. Я сказал, что делал для этого все, что было в моих силах, но, как я ни старался, китайцы отказывались соблюдать свою сторону соглашения, и я не видел никаких признаков перемены в их отношении. Относительно этого он пообещал поговорить с Чжоу Энь-лаем, который прибывал в Индию на следующий день, и наша встреча завершилась.

Я тоже поговорил с Чжоу Энь-лаем: я отправился в аэропорт встретить его и в этот же вечер имел с ним долгую беседу. Я рассказал, что в наших восточных провинциях ситуация становится все хуже и хуже. Что китайцы вводят перемены без какого-либо учёта местных условий, а также желаний и интересов народа. Чжоу Энь-лай казался симпатизирующим, и сказал, что, должно быть, местные китайские чиновники совершают ошибку. Он пообещал, что передаст то, что я сказал, Мао Цзэ-дуну, но я не мог добиться от него какого-либо определенного обещания улучшить положение.

Но через несколько дней Чжоу Энь-лай пригласил моих старших братьев Тубтена Норбу и Гьело Тондупа на обед в китайское посольство, и беседа, которую они с ним имели, была значительно более обнадеживающей и конкретной. Мои братья не имели никакой официальной позиции в нашем правительстве и могли позволить себе говорить более откровенно без страха вызвать непосредственную реакцию в Тибете, и, когда они мне потом рассказали о своей беседе, казалось, что они полностью высказали свои критические соображения.

Они сказали Чжоу Энь-лаю, что многие столетия Тибет почитал Китай как важного и дружественного соседа, однако сейчас китайцы в Тибете обращаются с тибетцами, как будто они были смертельными врагами. Они выборочно используют худших из тибетцев - отбросы тибетского общества для того, чтобы внести раскол, и игнорируют многих патриотично настроенных тибетцев, которые могли бы быть способны улучшить отношения между тибетцами и китайцами. Они поддерживают Панчен-ламу в светских делах для того, чтобы возобновить старый раскол между моим и его предшественниками и таким образом подорвать авторитет нашего правительства. И они содержат в Тибете, особенно в Лхасе, такие громадные и ненужные армии, что наша экономика разрушена и цены поднялись до такого уровня, что тибетцы находятся на грани голода. Именно народные массы, а не правящий класс Тибета, наиболее жестко настроены против китайской оккупации. Именно они требуют, чтобы армии были выведены и подписаны новые соглашения между нами как между равными партнерами. Но китайцы в Лхасе не прислушиваются к народному мнению.

Чжоу Энь-лай, как казалось, не был доволен этими прямыми словами, но оставался, как всегда, вежливым и гостеприимным. Он заверил моих братьев, что китайское правительство не имело намерений использовать нежелательных тибетцев или Панчен-ламу для того, чтобы подорвать мой авторитет или внести раскол. Они и не собирались вмешиваться в дела Тибета или стать обузой для экономики. Он согласился, что, возможно, некоторые трудности были вызваны недостатком понимания со стороны местных китайских чиновников, и пообещал улучшить доставку продовольствия в Лхасу и начать постепенный вывод китайских войск, как только Тибет сможет сам управлять своими делами. Также он сказал, что передаст эти жалобы Мао Цзэ-дуну и постарается проследить, чтобы их причины были устранены. "Эти обещания, - сказал он, - не пустые слова", - и мои братья могут оставаться в Индии, если хотят убедиться, исполнились его обещания или нет. И если нет, - они имеют полную свободу критиковать китайское правительство.