Василий Филиппов - Юлиус Фучик

— Пойдемте к этой горе, у подножия ее пусть отдохнут дети и животные.

Так они оказались у горы Ржип, откуда с вершин открывалась страна вольная, широкая, с лесами и рощами и лугами и нивами. И возрадовалось сердце Чеха, который воскликнул:

— Не будете больше тосковать и роптать! Мы обрели благодатный край, где можем остаться и заложить поселения. Вот та земля, которую мы искали. О ней я говорил и ее обещал вам. Земля обетованная, зверьми и птицей богата, медом сдобренная; станете жить в довольстве, а горы будут служить вам охраною против неприятеля. Вот она перед вами, земля ваша! Только нет у нее имени. Подумайте и погадайте, как ее назвать.

— Твоим именем; пусть назовется твоим именем земля наша! — воскликнул, словно по внушению свыше, старец с длинной белой бородой, старейший из всех старшин. За ним все владыки, старшины и народ крикнули в один голос:

— Твоим именем!

— По тебе пусть и зовется земля!

Воодушевленный воевода Чех преклонил колена и поцеловал землю, новую отчизну его племени. Затем он встал, простер руки над землею и, благословив ее, сказал:

— Приветствую тебя, земля святая, нам предназначенная. Охрани нас от опасностей; да размножится в тебе род наш, и да будет он благословен и во века…

В доме у Фучиков, как и во многих других чешских Семьях, висела на видном месте репродукция картины, на которой было изображено прощание Карла Гавличека Боровского с родными перед отъездом в ссылку в тирольский городок Бриксен (Карел Гавличек Боровский (1821–1856) — крупный чешский поэт, сатирик и публицист, активно выступавший против габсбургского абсолютизма. — В. Ф. ). Рядом висела еще одна репродукция: Ян перед собором в Констанце. Юлек никак еще полностью не мог понять, за что сослали Гавличека в ссылку, за что сожгли на костре Гуса, но понятия «правда», «справедливость» он впитал вместе с воздухом родительского дома, его пытливый ум быстро развивался.

Праздником для Юлека было появление в доме дяди Йозефа — брата матери. Он знал несколько иностранных языков, был заядлым путешественником. Дядя еще в юности покинул родной дом, отказавшись служить в австро-венгерской армии. Он исчез и через несколько лет, уже всеми оплаканный, прислал письмо из Южной Америки. В нем он описывал свои приключения в поисках сокровищ инков. Женившись на индианке, он привез ее и двух дочерей в Прагу, оставил дочурок у своей матери и снова уехал с женой в Южную Америку.

— У нас, чехов, в крови желание поездить по свету, посмотреть на мир, на других людей, узнать чужие обычаи, — говорил Юлеку дядя. — Это наша национальная черта. Уже сотни лет назад нам дали прозвище «обезьяньего народа», ибо чехи все схватывают на лету я заимствуют все хорошее, что видят у своих соседей. Так уж случилось, что наша страна уже с X века стала перекрестком торговых путей, культурных связей с мировым рынком редкостных товаров. Путешествия в дальние страны и отважные экспедиции, заманчивые поездки стали у нас национальной традицией. Наша земля расположена в центре Европы, словно крепость, окруженная со всех сторон горами и реками. Нашу родину называли островом, скалой, сторожевой вышкой, крепостью, сердцем Европы. Это отразилось в литературе, нашло отзвук в произведениях наших писателей. Мы стремимся завязать связи с большим миром. Мы мысленно все время путешествуем, понимаешь?

— Конечно, дядя. Ведь ты все время разъезжаешь. Знаешь что: я принесу карту, а ты мне покажешь места, где побывал.

— Хорошо, Юлек, давай пройдемся по карте — нас ждет немало приключений.

Вместе с дядей Юлек отправлялся в увлекательное странствие по карте, фантастическое путешествие к тем, кто некогда воздвиг индейские пирамиды: к ацтекам, тольтекам, сапотекам и особенно к майя, в путь к этим необыкновенным людям, в их сказочный мир, в их необычные города. Путешественники и искатели приключений, подобные его дяде, долгие месяцы прорубали себе с помощью мачете дорогу в джунглях, чтобы наконец найти в них разрушенные храмы, взбирались на высокие пирамиды, спускались в неизведанные пещеры, погружались в жертвенные колодцы.

Юлек часами не отстает от дяди, слушает его рассказы, разглядывает в альбомах необычные снимки и рисунки. Таинственные, неразгаданные письмена древних цивилизаций, удивительные, ни на что не похожие обычаи, танцы и культовые обряды племен, новые неожиданные сведения о кругосветных плаваниях первых покорителей Мирового океана. Зачарованному мальчику открывается за берегами Влтавы, где раньше для него был край света, огромный и неведомый мир.

— Жизнь — не игра, — объясняет дядя, — иногда она бывает очень трудной. И все-таки жизнь прекрасна. Всех одинаково окружает огромный мир, и каждый может стать тем, к чему у него есть склонности и способности, к чему он стремится.

Летом 1913 года семья Фучиков переехала в Пльзень, где отец получил ангажемент в Пльзенском городском театре. Наконец-то его мечта осуществилась: теперь он мог всецело посвятить себя музыке и театру! Они сняли двухкомнатную квартиру на первом этаже серого бюргерского дома № 17 по улице Гавличека, расположенной недалеко от вокзала. Хозяйкой дома была немка, вдова полковника императорской лейб-гвардии со странной фамилией Кате Коте фон Вассермюльштаб. Юлек быстро научился немецкому языку и смеялся до слез, когда хозяйка, желая блеснуть знаниями чешского языка, пыталась повторить причудливые чешские скороговорки. «Стрч прст скрз крк („близок локоток, да не укусишь“. — В. Ф. ), — выдавливала она и чертыхалась: — Боже мой, в целом предложении нет ни одной гласной».

Новый город не показался совсем чужим. Ведь он во многом походил на Смихов. И здесь возвышались трубы огромных машиностроительных заводов знаменитой Шкодовки. Трубы завода Шкода, трубы пивоваренного завода, бумажной фабрики. Среди них терялся тонкий стометровый шпиль старинного собора, самый высокий в Центральной Европе. Кое-где можно было увидеть башенки — остаток городских средневековых укреплений.

Юлек любил смотреть на заросшие травой остатки древних земляных валов, где в разгар гуситских войн городская беднота под водительством Вацлава Коранды разгромила войска германских феодалов. В городском музее он долго рассматривал бронзовые позеленевшие пушки, тяжелые чугунные ядра, длинные пики, шлемы, латы и другие доспехи. Перед его взором табориты смело шли на врага под свист вражеских пуль, мечтая о новой, справедливой жизни без гнета феодалов.

В 1842 году в городе снесли средневековые городские стены. После этого долго спорили о том, каким должен стать город: ярмарочным или курортным. Пока спорили, одно неприметное и невинное событие определило судьбу города — на месте трактира построили небольшой, но вполне приличный пивоваренный заводик. Заводик этот проявил чудесную жизнеспособность: он рос и рос, и город буквально утонул в пиве. Так стал Пльзень знаменитым центром пивоваров. Росли доходы держателей пивоваренных акций, росли и их амбиции. Город охватила строительная лихорадка. Сносили старые дома, дворы, сараи, строили красивые двухэтажные особняки, разбивали парки. Огромная центральная площадь с готическим собором, красавицей ратушей, площадь, от которой во все стороны лучами гигантской звезды разбегаются пятнадцать улиц, проложенных как под линейку. Такое не всюду увидишь! А контрастное, причудливое сочетание церковных шпилей с шеренгами дымогарных труб! Теперь этот город на западе Чехии называют «черный Пльзень». Многие улицы здесь закопчены еще больше, чем в шахтерском городе Кладно, они черны, как уголь. Даже солнцу трудно пробиться на лишенные зелени улицы.