Исмаил Ахмедов - Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии

Отец рационализировал мое вступление в комсомол в надежде, что оно откроет мне дорогу к образованию. Однако, он был бы сильно расстроен, если бы я рассказал всю правду о моем вступлении туда. Когда я заполнял форму заявления, я использовал мое многообещающее знание красного жаргона, написав о себе как о сыне пролетария, имея в виду его работу на белорецком сталелитейном заводе. Я никогда не упоминал, разумеется, что он был имамом. Или, возможно, отец лишь улыбнулся бы на мой юношеский обман, но я знаю, что ему бы это не понравилось.

Мои дела в Ново-Орске, может быть, шли неплохо, но дела отца пошли в плохом направлении. К середине 1919 года большевики поставили на место атамана другого человека, действующего по советскому учению. Это поставило конец работе моих родителей в школе, которая был советизирована.

Поэтому осенью 1919 года отец переселился вместе с семьей обратно в Орск. Он думал, что, если даже он не найдет работу, то, по крайней мере, у нас будет свой дом, свой огород и свои животные. Удивительным образом для тех, кто возможно, не знает наш народ, наш дом находился в превосходном состоянии. Такими были и наши животные. Обо всем позаботились наши соседи.

Как и ожидалось, отец не нашел работы в Орске. Коммунисты ничего не имели для учителя-торговца-имама, также, как и отец не имел ничего с коммунистами. Мой горизонт, наоборот, продолжал светиться.

Я был переведен в русскую среднюю школу в Орске. Мое членство в комсомоле также было переведено и я стал одним из наиболее активных комсомольцев по вовлечению новых членов среди моих старых друзей. Эта работа была замечена. Орский городской комитет набирал кандидатов в Восточный институт, бывший колледж татарских учителей в Оренбурге, с задачей распространения движения среди народов Туркестана. Комсомол поддержал мое заявление, и потому там место мне почти было гарантировано.

В день отъезда отец запряг фургон и повез меня, мою мать, братьев и сестер в железнодорожную станцию, которая тогда находилась в 16 км от Орска. Это было первое время, когда я покидал дом в одиночку, полностью без всяких денег. Сердце матери разрывалось, как будто Оренбург, вместо 240 км от Орска, находился на другом краю света. Было много слез и прощальных поцелуев матери, моих братьев и сестер. Мой отец, благословив меня, сказал: «Езжай и учись. Учи все, арабский, китайский, но выучись и стань человеком. Пришло время тебе быть мужчиной. Будь тверд».

Пришел мой грузовой вагон, на котором мне предстояло ехать. Мать отдала мне корзину с жареной курицей, хлебом и квашеным молоком, когда уже поезд начал трогаться. Затем она, мои братья и сестры побежали вдоль дороги, махая ручками и произнося слова прощания до тех пор, пока поезд не набрал полный ход.

Я был печален, но не был одинок. В скотном вагоне со мной было еще девять других татарских ребят из Орска, все моего возраста, другие выбранные комсомолом кандидаты в Оренбургский институт. Подобно мне, у них тоже были слезные прощания с родственниками.

В то время путешествие от Орска до Оренбурга заняло два дня, поскольку поезд останавливался везде, не только на станциях, но даже на открытом месте, где он набирал даже всего нескольких пассажиров. Это был единственным «быстрым» транспортом той эры.

Для нас, десяти мальчиков, все из одной школы, уныние, вызванное расставание с семьями долго не продержалось. Нас скоро отвлекли пейзаж, холмы и долины, через которых мы проезжали, все это было новым для нас. По примеру старших симпатичных пассажиров, мы начали петь татарские песни. Считая себя молодыми революционерами, мы пели даже те, которые не нравились другим. «Эй, татарин, вставай, проснись. Помни, кто взял последний кусок из твоего рта». Между такими песнями мы также забавляли других и себя старыми песнями, как «Галия, моя прекрасная любовь, я так люблю тебя, что иссох. Я не ем, не пью или не дышу, лишь думаю о тебе» и, разумеется, песни, которым научили наши матери.

В Оренбурге наша десятка прошагала пешком километра два или больше до института. Для меня, по крайней мере, ходьба была удовольствием, а не обузой. Под царями, как и под комиссарами, Оренбург рассматривался как ворота в Туркестан и были предприняты особые усилия, чтобы улучшить его вид. Шагая пешком в институт, я, деревенский мальчик, впервые в жизни с открытым ртом наблюдал электрические лампы, мощеные улицы, красивые административные и жилые здания.

Принятые в институт, общежитие, нам были предоставлены койки, одеяла, тумбочки и даны книги. Нашими предметами были математика, физика, химия плюс идеологическая закалка, поскольку целью института было обучение учителей и пропагандистов для отправки в Туркестан после окончания обучения. Перед началом наших классов нас собрали и сказали: «Вы будете посыльными советской доброй воли в Туркестане, на Кавказе или еще где-либо, куда вас направят по любому заданию». Расписание включало также некоторый курс по истории татар и родственных к ним народов, персидский и начала арабского языка. Последний, нам говорили, необходимо потому, что мы находимся у ворот не только в Туркестан, но и во весь Средний Восток, продолжая, таким образом, политику старого империализма под новым названием. И, конечно же, мы тратили большое время на коммунистическую экономическую теорию и историю партии.

Наша работа не состояла лишь из одного обучения в институте. По выходным мы шли за город, чтобы помочь в уборке картофеля или трудиться на дорогах или на других строительных работах. Так, мы были первыми молодежными коммунистическими бригадами, инструментом, который позднее был использован Гитлером и другими диктаторами для установления контроля над молодежью. В моем возрасте тогда я, разумеется, не столько понимал важность этих политических установок, как и все остальные ребята позднее повсюду, однако, мне нравилось трудиться со всеми.

Особым удовольствием было время, когда комсомол рекомендовал меня в качестве кандидата в члены российской коммунистической партии. В шестнадцатилетнем возрасте я добился политического большинства и признания. Я был горд так, что чувствовал себя почти старым большевиком.

Позднее, сразу после окончания института, моему классу сказали, что нас отправят в регион Ташкента для нашей первой работы с людьми, в качестве испытания. Мою группу возглавлял высокий, худой татарский парень по имени Хей. Я его помню хорошо не только потому, что он не только был секретарем партийной организации института, но и наиболее энергичным активистом.

При направлении на работу нам говорили, что мы должны считать себя передовым отрядом партии, со священной обязанностью ускорения советизации Туркестана. Нам советовали вести себя осторожно и направить наши усилия и агитацию на убеждение крестьян и рядовых мусульманских священников переходить на сторону большевиков. Наши инструкторы вычитали это из письма Ленина к Г.К. Орджоникидзе, лидеру кавказских большевиков: «Опять я прошу тебя действовать осторожно и не допустить ошибки в демонстрации доброй воли по отношению к мусульманам, в особенности, вступая в пределы Дагестана. Подчеркивай любым путем и более того, наиболее торжественно свои симпатии к мусульманам, к их автономии, независимости и т. п.».