Владимир Околотин - Вольта

Впрочем, до долгожданного момента появился и пропал другой чудотворец по имени Александр Калиостро (Великий Копт, Бельмонте, Феникс. Мелисса, Харат, маркиз де Пелегрино, Цисхис и т. п.). В 1780 году он торжественно въехал в Страсбург в «стае лебедей», детей в белом, опоенных настойкой опия. Здесь было все: древнеегипетские одеяния, экстаз, нехитрые фокусы, изображения в воде, загадочные надписи странными шрифтами.

На самом деле афериста звали Джованни Бальзамо, родился он в Палермо, изготовил себе фальшивый диплом врача, шантажировал слабохарактерных, искал фиктивные клады для слабоумных, притворялся ученым перед слабознающими, метался с места на место, представляясь (с помощью такой же авантюристки, спутницы аристократического происхождения) графом, чародеем и алхимиком.

При имени Калиостро в светских гостиницах млели, «актер» старался интриговать дам и развлекать их мужей. Все бредили черной и белой магией, ожидая от волшебника Бессмертия и Вечной Молодости, но сорокалетний маг неожиданно сплоховал. В 1784 году кардинал Луи де Роган по совету графини де Ля Мот купил для Марии-Антуанетты безумно дорогое ожерелье, в котором Людовик XVI супруге отказал. Де Ля Мот исхитрилась и ожерелье присвоила, кардинал не смог выкупить покупку и попал в Бастилию.

Его делом занялся суд парламента, известный под названием «Огненной Палаты», ибо когда-то здесь вершились дела при свете факелов, а осужденные чаще всего попадали на костер. Здесь рассматривались случаи особой государственной важности, вроде дела столетней давности об отравительнице многих членов своей семьи маркизе Бренвильо. В те годы Людовик XVI, оберегая королевскую фаворитку маркизу де Монтеспан, замешанную в деле, суд распустил, предосудительные бумаги изъял, собрал судей вновь и лично утвердил приговор о сожжении двух знахарок и примерном наказании поставщиков фармакопеи, в том числе ядов.

И на этот раз народ ожидал сенсаций. Суд парламента решил Рогана оправдать, но сослать. Графиню де Ля Мот наказали розгами, заклеймили и заточили в тюрьму, но ее муж успел за бесценок сбыть ожерелье и бежать, поплатившись заочным осуждением на галеры. А приобрел ожерелье не кто иной, как граф Калиостро, за что попал в Бастилию, под пытками раскрыл свою подноготную, был публично развенчан и переправлен в римскую темницу Сан-Леоне, где и умер в 1795 году.

Тогда же закатилась звезда еще одного «чудодея»: в 1784 году скончался граф Сен-Жермен. Прекрасная память, мудрые цитаты из древних, поразительные алхимические знания, приятен и умен — многими выдающимися качествами славился авантюрист, уверявший, что ему уже триста лет. Подвизался во Франции, бежал в Лондон, жил в России и везде шиковал, торговал государственными секретами и ловил рыбу в мутной воде.

Время требовало необычного, спрос на экзотику диктовался уходом почвы из-под ног знати: близилась революция в сердце Европы, во Франции. Вольта понимал, откуда сочатся слухи о чудесах, но магнетизмом он занимался не больше других, а отсветы на загадки проницательно относил на недалекое будущее. Однако отделять явное от тайного было его прямой обязанностью как ученого, поэтому Вольта не отказывался говорить на самые скользкие темы. Так, 22 февраля 1788 года Пьетро Берто ван Бергем из Лозанны написал Вольте о феноменах сомнамбулизма и прислал бедного юношу-эпилептика. Вольта по мере сил разобрался, одобрил трезвую статью Берто о сомнамбулах, кое-что в ней подправил и порекомендовал автору посмотреть на миланскую публикацию Соаве от 1780 года. Вольта следил за событиями, а Берто благодарил и всем рассказывал о любезном профессоре электрических наук.

Посла животного магнетизма и животного сомнамбулизма пробил час животного электричества. Уж давно живую материю пытались уподоблять неживой. В полном соответствии со взглядами, наиболее ясно сформулированными французом Ламетри, организм все чаще трактовали как некий механизм: в него загружалось топливо-пища, легкие-меха нагнетали для горения воздух, сердце-насос прокачивало питательную жидкость — кровь по всем клеточкам, сбрасывались отработанные смазки и прогоревшие шлаки.

Не хотим оскорбляющей нас правды! — кричали одни; только правду, какой бы она ни оказалась жестокой! — требовали другие. А ученые работали: на этот раз следовало узнать, кто руководит животной фабрикой, кто стабилизирует её температуру, выбирает цели, дает команды на перемещение, заправку, отдых? Теологи показывали пальцем в небеса, на бога; потомки поймут, что любой энерго-информационный комплекс может саморегулироваться, а современники Вольты пытались скрестить жизнь и электричество.

Потрясенный мир узнавал одну новость хлестче другой: наэлектризованные семена, луковицы, ростки прорастали быстрее (1746), насекомые активнее размножались (1750), «плодовитость домашних животных особенно велика в годы избытка электричества в атмосфере» (1774). Сообщение электрического заряда людям учащало пульс, усиливало дыхание, ускоряло потоотделение, уменьшало свертываемость крови. Даниил Бернулли уже «возвращал жизнь утопшим птицам» посредством электрических ударов, Никола оживлял отравленных кроликов, Бьянки заставлял подниматься и двигаться собак с размозженным черепом, дипломат Голицын ускорял электризацией выведение цыплят из яиц. Электричество запускало остановившиеся сердца, сокращало мышцы, улучшало самочувствие. Медики утверждали, что избыток электричества есть причина сумасшествия, а недостаток — параличей.

Биологи обнаружили существование рыб, убивающих электрическим ударом. Философы заговорили о «трансцендентных связях между всеми природными аквиденциями». Балаганщики стригли золотую шерсть с зевак и умудрялись урвать свой куш с модного течения, вводя в представления связанные с электричеством опыты. А ученые пытались понять, что к чему. Неудивительно, что в 1783–1786 годах в трудах Болонской академии появились статьи за подписью Гальвани о лягушках, дергавшихся при раздражении нервов опием (как у Парацелъса и Калиостро), магнитами (по Месмеру), палочками (по Галилею — Ньютону). Это еще не была наука, а лишь подражание светским новинкам. Но приближался час встречи электричества с нервами. И этот час вскоре пробил.

«La morale est dans la nature des choses», [20] «Мораль естественна» (франц.). — как говорил парижский министр Неккер, и: Вольта прекрасно иллюстрирует это изречение своим поведением. Эта печальная история началась с Джовьо: нет сомнение, что именно он дал волю своему языку, внушив девушке гибельную страсть. На три года моложе Вольты, граф Джовьо наслаждался бездельем у себя: в Граведоне на вилле около озера. Внешность совершенно плебейская, черты лица топорные, но душа ангельская, разум чист и изощрен, поистине «младенец» и «весельчак» в соответствии с фамилией.