Леонид Бежин - Ду Фу

«Какой чудесный снег!» - сказал мальчик, чтобы успокоить отца, и Ду Фу улыбнулся ему в ответ: «Да чудесный, давно такого не выпадало». Они вместе смотрели на крупные белые хлопья, похожие на ивовый пух, на побелевший прибрежный кустарник и покрытые белыми шапками валуны, на которых женщины отбивают белье. Падая на воду, снег мгновенно таял, но полоска бамбукового леса на берегу оставалась белой, словно иероглиф «бай», часто встречавшийся в стихах Ду Фу, посвященных родному северу. «Если набрать побольше таких иероглифов, то и получится сегодняшний снегопад», - думал мальчик, подставляя ладонь под падающие хлопья и глядя, как они медленно тают, превращаясь в капельки воды. «Тебе это о чем-нибудь напоминает?» - спросил отец, заметивший его жест. «Когда у нас на севере шел снег, я так же подставлял руку», - ответил Жеребенок и тотчас же пожалел о сказанном: в глазах отца снова заблестели слезы («Как часто он стал плакать», - подумал мальчик). Ду Фу надолго замолчал, ветер шевелил его бороду, и пряди седых волос на голове казались обсыпанными снегом. Отец часто писал в стихах, что его виски словно побелил иней, и вот теперь Жеребенок в самом деле не мог разобрать, то ли это седина, то ли снежные хлопья. «Ты не замерз? Принести тебе плащ?» - спросил он, испытывая чувство острой жалости к отцу. Ду Фу не ответил, словно не расслышав вопроса. Мальчику стало тоскливо и немного страшно стоять в темноте (луна совсем исчезла за тучами), и, поклонившись на прощание, он отправился спать.

Оставшись один, Ду Фу еще сильнее укутался в халат. Снег летел ему прямо в лицо, и вскоре сидевший на палубе поэт стал похож на заснеженное старое дерево. Есть такие деревья с голыми торчащими ветками, потрескавшейся корой и обнаженными корнями, - они доживают до глубокой старости, потому что никому не нужны. Это сравнение понравилось Ду Фу, и он подумал, что было бы хорошо использовать его в стихах о «человеке с седыми висками», у которого нет пристанища в мире и ветер носит его, словно перекати-поле. Однажды Ду Фу написал о себе: «В молодости я был похож на рыбу, которая весело плещется в ручье, а теперь я стал похож на бездомную собаку». И это истинно так. Он часто ловит себя на мысли, что ему безразлично, ехать или оставаться на месте, - все равно вокруг чужбина. И как ни гостеприимны новые друзья, встречающие его повсюду, их щедрые подарки не избавят от горького сознания своего одиночества. Он - вечный странник на чужбине. Такова судьба, с которой он должен мириться. И хотя он прочел множество даосских книг, помогающих сохранять мужество в тяжелые дни, ему никогда не было так горько, как в эту зиму.

К утру потеплеет и снег превратится в дождь. Серые облака, застилающие небо, и белесый туман, укутывающий даль реки, сольются в густую, непроглядную пелену. На поверхность воды словно опустится мелкая, сотканная из тончайшей паутины рыбацкая сеть, и запрыгают пузыри, похожие на головы резвящихся рыб. Дождь застучит по палубе лодки и бамбуковому навесу, под которым прячутся дети, жена и он сам, не знающий, как их согреть и чем накормить. Насквозь отсыревший парус обвиснет, как мокрая тряпка, и ветер погонит их лодку к прибрежным камышам. Они будут долго стоять у берега, дожидаясь, когда кончится ненастье, и Ду Фу не спастись от тяжелых мыслей. С осени у него больна дочь, и жене становится все труднее ее выхаживать вдали от соломенной хижины, их единственного пристанища здесь, на юге. Их мальчики тоже часто недомогают, хотя стараются скрывать это от родителей, да и самого Ду Фу душит кашель и бьет лихорадка. Кончается 763 год, а в их судьбе - никакого просвета. «Всадники в желтых тюрбанах» - воинственные туфани - еще не изгнаны из страны. Некогда, во времена династии Хань, нашелся смельчак, попросивший у императора веревку, на которой он обещал привести во дворец плененного вождя жестоких «варваров». А сейчас найдется ли полководец, чтобы вернуть стране мир?

Старый сторожевой пес со впалыми боками и облезлой шерстью, положивший голову на лапы и с тоской смотревший на пустую глиняную миску, из которой пили дождевую воду юркие пичуги, внезапно приподнял голову, недоверчиво прислушался к отдаленному скрипу колес, а затем с лаем бросился к воротам. Вот уже два года он жил без хозяев, охраняя брошенное ими жилище, уныло слоняясь по двору или убегая на поиски добычи, и все это время собственное существование казалось ему таким же пустым и никому не нужным, как шелуха кунжутных орехов. Старый пес уже потерял последнюю надежду снова увидеть обитателей дома, услышать вкусный запах домашней похлебки, получить мозговую косточку со сладкими хрящиками, поймать на лету поджаренную в масле пампушку, потереться спиной о ногу хозяина или опрокинуться на спину в ожидании, что хозяин почешет ему живот, и вдруг ворота дома открылись и во двор въехала коляска, в которой сидел его хозяин с женой и детьми. Обезумев от радости, сторожевой пес бросился к ним, стал лизать руки, взвизгивать и подпрыгивать, норовя лизнуть в лицо. Они шутливо отворачивались, но не бранились и не прогоняли его, а хозяин даже ласково погладил верного пса и вытряхнул ему в миску остатки еды из дорожной коробки. Пес набросился на еду и почти мгновенно опустошил миску, не успев почувствовать, что в ней было. Досыта наевшись, он вылизал миску, потерся спиной о ногу хозяина и от умильного восторга спрятался у него под полой халата. Спрятался и долго не хотел вылезать, хотя все смеялись и стыдили его, а Ду Фу называл бедного пса старым бездельником, таким же, как его хозяин. Ду Фу делал вид, что сердится, хотя на самом деле совсем не сердился; напротив, он сам готов был впасть в умильный восторг при виде соломенной хижины.

Целых два года они скитались по южным землям и вот теперь - в солнечный весенний день - возвратились на берега Реки Ста Цветов. Возвратились радостные, окрыленные, полные самых счастливых надежд: мятежники Сюя Девятого разгромлены, а кроме того, получена весть о победе императорской армии, возглавляемой храбрым Го Цзыи, над воинственными тибетцами. Столица Чанъань освобождена; 2 февраля 764 года император вновь поселился в своем дворце. Это событие вызвало бурное ликование в городе: несколько дней не смолкало шумное празднество, и весь народ славил освободителей родного края. Многие провинциальные чиновники, съехавшиеся в столицу, получили новые назначения. В их числе получил назначение и Ду Фу, о котором внезапно вспомнили во дворце. Поэта снова назначили инспектором по делам просвещения, но уже не области Хуачжоу, которую он покинул много лет назад, а столичной префектуры Цзиньчжао. Помимо всего прочего, это означало, что Ду Фу получал возможность вернуться на север, о чем он так мечтал и к чему стремился. Казалось бы, он должен не раздумывая принять новое назначение, но Ду Фу понимал, что за оказанную милость придется платить. В столице на каждого подчиненного - десять начальников, каждому из которых надо льстить и угождать, и чем выше кабинет начальника, тем ниже сгибают перед ним спину. Многие чиновники готовы пасть ниц, сдувая пыль с туфель своего начальства и подкатываясь ковриком ему под ноги. Такова плата за службу в столице - плата унизительная для седеющего поэта. Поэтому, как ни тяжело ему было, Ду Фу не принял нового назначения и вежливо отклонил императорскую милость: здесь, на юге, он слишком привык к независимости, чтобы отказаться от нее, соблазнившись званием столичного чиновника. Вместо префектуры Цзиньчжао он вновь отправился в Чэнду, чтобы встретить там своего старого друга Янь У.