Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны

— Прибыл, вот и славненько. Тут у нас в «гостях» немец, а переводчик, сам знаешь, в госпитале. Ты учитель, помню, так что давай действуй, а я тебе чем могу, тем и помогу.

— Кое-как мы допросили пленного, — улыбаясь, произнес лейтенант. Хорошо, что немец нам попался знающий, немного по-русски кумекал и, что самое важное, хорошо ориентировался на карте.

После этого случая командир полка принял решение назначить меня переводчиком при штабе полка. Что оставалось делать? Пришлось, обложившись словарями, штудировать немецкий. Но дело шло с большим трудом. Помогло мне, правда, то, что переводчик в свое время составил своеобразный перечень вопросов к пленному и его ответы. С этим вопросником я и начал входить в курс жизни военного переводчика. Составлял первичные протоколы допросов и отправлял их под конвоем вместе с пленным в штаб дивизии. И вот однажды разведчики привели ко мне в землянку страшно замызганного немца. Я его начал допрашивать. Он мне отвечает, а я его не понимаю. Ну, думаю, попался же мне немец с каким-то сложным диалектом. А потом вдруг подумал: видимо, этот стервец решил мне проверку устроить, нарочно язык коверкает. Пришлось прибегнуть к народному средству — врезать ему палкой по мягкому месту. Смотрю, немец мой совсем ополоумел, кричит истошным голосом, а я его все равно не понимаю. И вдруг в землянку заглядывает командир полка. Узнав, в чем дело, он успокоил меня. Оказывается передо мной был не немец, а итальянец. Командир об этом уже знал, а потому и поспешил ко мне на выручку. Вот такие были мы Фронтовые переводчики, — завершил свой рассказ Пеняичев.

Да, действительно, переводчиков у нас было очень мало. Я это хорошо знал. И из песни, как говорится, слов не выкинешь.

Память былого — это ожоги сердца. О людях, прошедших войну, могут правдиво рассказать только свидетели. И грустно сознавать, что умирают свидетели, а с ними умирает и правда о войне.

После окончания — курсов военных переводчиков, в июне 1945 года, мне предоставили краткосрочный отпуск для поездки в Харьков. Я был счастлив навестить своих родителей и летел к ним словно на крыльях.

Помню, как незадолго до расставания моя мать мне наказала:

— Вот ты переводчик немецкого языка. Это очень хорошо. Будешь ли ты дальше продолжать свое образование — покажет время, но запомни, что я тебе скажу, — переводчик это очень важное в жизни дело. Он, как сапер, наводит между людьми других национальностей языковые мосты. От его точной работы нередко зависели даже жизни людей. Мы жили, как ты знаешь, в оккупированном городе. Время было страшное. Скольких людей погубили на наших глазах оккупанты: русских, украинцев, евреев — военнопленных и гражданских. Но среди немцев были разные люди. Многие из них тоже были люди подневольные, их гнали на бойню как скот. Мы видели, как многие из них плакали, показывая фотографии своих близких. Некоторые были даже более откровенны с нами, говоря не только на житейские темы. Они без обиняков осуждали войну, считали прямыми ее виновниками Гитлера и Сталина, которые не смогли разделить между собой претензии на мировую власть. Такие люди старались помочь нашим детям: давали хлеб и еще какие-нибудь продукты. Конечно, были и звери, но это в основном эсэсовцы. Были им сродни и наши предатели — полицаи. А вот переводчики — среди них были тоже разные люди, много из наших русских немцев. Когда наш батька спас женщину-еврейку, подтвердив, что она армянка, переводчик заметил, что отец говорит неправду, но почему-то его не выдал. А сколько было других случаев, когда переводчик выручал. Он переводил так, что людей немцы отпускали. Запомни это и, когда будешь в Германии, старайся быть предельно внимательным к людям, к их житейским трудностям, научись разбираться во всем, с тем чтобы люди зря не страдали. Запомни это, сынок. Не должно быть на твоей совести невинных жертв.

Я дал слово матери быть справедливым, решать все вопросы по совести. Должен заметить это материнское напутствие я помнил все годы моей службы и следовал ему неукоснительно.

Вскоре я оказался на работе в советской военной администрации в Германии. Служил я там военным переводчиком в военно-воздушном отделе. Сначала был Берлин, а затем Бранденбург. Полтора года моей жизни я отдал этой работе. За этот период бывало всякое — и хорошее и плохое. Но обо всем, как говорится, по порядку.

Работа, в военно-воздушном отделе давала мне возможность бывать в разных подразделениях. Часто я посещал Центр воздушной безопасности, который располагался в здании Контрольного совета для Германии в Западном Берлине. Этот центр был создан четырьмя державами (СССР, США, Англия, Франция) для осуществления безопасности пролетов самолетов над Берлином. В один из дней я обедал там со своим коллегой — переводчиком с французского языка. Мы сидели за большим овальным столом вместе с американскими летчиками. Один из них, в чине полковника, рассказывал, как проходил его беспосадочный перелет из США в Англию, а оттуда в Берлин. Отношение к нам, советским людям, было отличное, хотя после известной речи Уинстона Черчилля в Фултоне уже, можно сказать, началась «холодная» война. Касались и этой темы, и, что удивительно, сами американские летчики единогласно утверждали, что это нужно крупным капиталистам, а нам, рядовым гражданам, нечего делить, тем более после победы в такой войне, какая только что пронеслась над миром. Нам, как союзникам, надо укреплять свою дружбу…

Сидевший рядом со мной американец, родители которого были выходцами из России, на хорошем русском языке задал мне вопрос:

— Господин лейтенант, а как у вас в СССР относятся к евреям?

Я удивленно уставился на него и ответил, что такой проблемы я не знаю: у нас в СССР живут дружно люди более ста национальностей, и евреи в том числе. Живут так же, как и другие народы. Их, как известно, истребляли нацисты, но они еще хуже вели себя со славянами — сжигали их целыми деревнями. Такова, видимо, природа нацизма, все, кто не их крови, недочеловеки.

— Кстати сказать, — продолжил я, — на Харьковщине, где я жил и учился до войны, было много евреев. Жили они по-разному — кто богаче, кто беднее, но все могли учиться и в школах и в институтах. Думаю, что им не на что было обижаться в СССР.

Доводы мои, как я почувствовал, не особенно удовлетворили собеседника. Пришлось разъяснять ему уже на примере своего полка.

— У нас тоже служили евреи, — сказал ему я, — были и те, кто летал и сбивал самолеты, и те, кто их готовил к полетам, многие из них были награждены орденами и медалями и даже Звездами Героя Советского Союза.

Мой пространный ответ американец перевел для всех присутствовавших в зале. Слушали они его с большим вниманием. Это было хорошо заметно. И когда он умолк, на лицах слушателей появились улыбки. Видимо, то, что я рассказал, их вполне удовлетворило.