Джон Хантер - Охотник

Хильда прекрасная хозяйка, и на какой-то миг я не мог сообразить, почему она не подала хорошую отбивную.

Когда я взглянул на нее, я заметил, что она смотрит на меня с беспокойством.

— Джон, не забывай, что нам по норме полагается мяса не больше, чем на несколько пенсов в неделю, — напомнила она мне.

— Хорошо, — сказал я, — удовлетворимся хорошим омлетом.

— По норме полагается одно яйцо в неделю, Джон, — грустно сказала Хильда.

И как только люди могут жить в таких условиях! Но я не долго пребывал в состоянии растерянности. В тот же вечер я достал проволоки и пошел ставить силки.

Оказалось, что не все изменилось. Я еще помнил тропы через болота, по которым бегали дикие кролики. В этот вечер я поставил десять силков. Наутро я обошел их. Моя рука еще не утратила навыка, и в силки попались шесть замечательных жирных кроликов. Они наполнили мое сердце чувством большей гордости, чем если бы я убил такое же число слонов, каждый бивень которых весил по сотне фунтов.

Сорок лет спустя я все еще умел поставить силок. Я желал только, чтобы Том Сэлман мог увидеть мою добычу. Том всегда утверждал, что следует ставить силок на полтора кулака от земли; по-моему же следует ставить их на два кулака от земли. Мы часто спорили по этому вопросу, попивая виски в Макинду. Однако качество пудинга обнаруживается только на вкус — я оказался прав, так как кролики хорошо попались в силки.

Возвращаясь домой, я почувствовал какое-то угрызение совести за свой эгоизм — ведь все это мясо я оставлял для Хильды и себя. Проходя мимо фермы, я увидел хозяйку, которая подметала парадное крыльцо. Я остановился и предложил ей кролика. Она безразлично посмотрела на зверька.

— Мы не держим свиней, — объяснила она.

— Вы что, кормите свиней кроликами? — спросил я. — Разве вы никогда не слышали о пироге с начинкой из кроличьего мяса?

— Мы их больше не употребляем в пищу, — пояснила мне хозяина фермы. — Правда, я слышала, что люди ели их в старое время.

Я продолжал добывать кроликов и зайцев, однако мой интерес к этому спорту как-то притупился. Даже за деньги нельзя было нанять мальчика, который таскал бы за мной сумку с дичью. Через несколько часов связка кроликов почему-то начинала казаться тяжелой, и я понять не мог, почему не чувствовал этой тяжести, когда был мальчиком.

Я достал свою старую удочку и пошел удить рыбу. Мне удалось поймать несколько форелей, по фунту или немногим более каждая, однако для этого потребовалось слишком много времени. Вспоминается мне узкий деревянный мост, который был перекинут через речку Лохар в нижнем ее течении, с которого я юношей ловил морскую форель, выплывавшую из Солвей-Фирта и с жадностью бросавшуюся на ярко расцвеченную муху. Пригожая шотландочка остановилась, когда я спросил ее об этом месте.

— Вы имеете в виду мост убийцы?

По моему виду она поняла, что я ничего не знаю.

— Разве вы не слышали, — спросила она, — о том, как один человек увидел свою любимую с другим и подстерег их на мосту? Мужчина, увидев нож, скрылся, а женщина осталась стоять, и подстерегавший перерезал ей горло от уха до уха, бросил ее тело в речку Лохар и сам бросился за ней. Вы, конечно, не пойдете туда ловить рыбу?

О тени моих предков! Мысли унесли меня в дикие места Кении. Я вспомнил, как удил усача на озере Эдварда у истока реки Семилики. Усачи там весом от десяти до пятнадцати фунтов, и за час можно поймать их целый десяток. Кроме того, в озере Рудольфа водился крупный нильский окунь, вес которого доходил до двухсот фунтов и более. Маленький окунь этой породы весом в пятьдесят или семьдесят пять фунтов даст хороший бой, прежде чем рыболов сможет его вытащить. Удить форелей в реке Лохар мне казалось просто потерей времени.

Лучшим воспоминанием юности была охота с дробовым ружьем. Однажды утром я вышел, взяв с собой дробовое ружье Перде, чтобы провести весь день в поросшем вереском болоте. Я пошел бродить по древним, хорошо знакомым полям, но почему-то они показались гораздо меньше, чем я их помнил. Мой глаз привык к необъятным просторам степей Кении, а эти угодья, казалось, были не больше, чем шамба жителя Африки. Видневшиеся вдали холмы, которые представлялись мне когда-то огромными горами, чьи пики врезались в небо, теперь как-то съежились в сравнении с горами Кении и Килиманджаро. Кроме того, я уже не видел той дичи, которая во множестве водилась здесь раньше. Побродив сейчас целый день, редко встретишь косулю, зато хорьки и ласки водятся здесь в изобилии. Эти вредные зверьки захватили все.

Затем до меня донесся зов шотландских куропаток, и я снова почувствовал себя мальчиком. Крики неслись из низинки, поросшей вереском. Чтобы добраться до нее, мне надо было перелезть через ворота и пересечь выгон для скота. Взобравшись на ворота, я увидел небольшое стадо коров, которые паслись в поле под наблюдением старого бугая. Каким-то боком до моего сознания дошло, что у быка прекрасные рога.

Я наполовину пересек поле, как вдруг до меня донесся топот копыт. На какой-то миг мне представилось, что я снова в Кении. Сколько раз мне приходилось слышать грохот нападающего буйвола! Оглянувшись, я увидел, что на меня несется бык, пригнув голову и вытянув шею. Это была благородная картина.

Как-то вдруг я сообразил, что при мне нет нарезного ружья. До быка оставалось всего каких-нибудь пятьдесят ярдов, а он несся с яростью, достойной восхищения. Я никогда не любил обращаться спиной к дикому животному, но в данном случае мне ничего не оставалось делать, как обратиться в бегство. И я побежал.

К счастью, забор был невысокий, и я перемахнул через него как раз в тот момент, когда бык рогами ударил в деревянные ворота. Он сломал одну из поперечных перекладин и остановился, продолжая громко реветь. Бык неистово бил копытами по помету, лежащему на земле, как поступает обычно носорог, который также разбрасывает собственный помет. Редко мне приходилось встречаться с животным, проявлявшим такую неистовую ярость.

Когда я вернулся домой, то заявил Хильде, что впредь буду брать с собой нарезное ружье. Хильда тактично заметила, что фермеры будут возражать против уничтожения племенного скота.

— Хорошая страна, где человек не может защититься от диких зверей, — запротестовал я.

— В конце концов, Джон, — сказала Хильда ласково, — ведь ты залез на чужой участок.

Залез, на чужой участок! Такого со мной не случалось в течение сорока лет. Однако не было никакого сомнения в том, что Хильда сказала истинную правду. Вполне возможно, охота на куропаток тоже была запрещена законом — ведь мы вернулись в цивилизованную страну!

Хильда смотрела на меня с беспокойством. В конце концов она сказала: