Владимир Рецептер - Жизнь и приключения артистов БДТ

— Фомочка, Фома, — говорил он, касаясь электрической головы любимого кота, и сразу подбегала ревнивая Дунька, со стоном выгибая нервную спину под музыкальной ладонью главного кормильца.

И тут пришло письмо от Иосико…

Заносит автора, заносит!..

Он так привык к Дуньке и Фомке, что поневоле продлил им жизнь, скорее всего, из нелогичной приязни к загадочной сиамской породе. Нелогичной потому, что сам он принадлежит к убежденным собачникам, а вовсе не к кошколюбам, и его пекинесы Мотя и Нюся, по паспорту — Ненси и Майкл, существа высшей императорской породы, которым он поклоняется. Как известно, человечество делится на кошколюбов и собачников, и тут уж ничего не поделаешь, этот вопрос неразрешим так же, как и национальный, так что не будем в него вдаваться слишком глубоко.

Но правда жизни требует уточнить болезненные обстоятельства. В то время, когда на Зверинской разворачивалась семейная драма, сиамской пары не было в живых. Сперва умер Фомка, который принял дом Розенцвейгов из лап сопородника Фомки Первого, долгожителя и интеллигента. А вслед за Фомкой Вторым скончалась нежная Дунька, и Сеня лично повез ее отяжелевшее тело на дачу в Горелово, где и захоронил на взгорочке, у забора, устроив мягкую могилку и скромную рукописную дощечку…

Печальные последствия японских гастролей выпали на долю двух беспородных котов, обожаемых Семеном не меньше сиамцев. Первого стали прикармливать еще в Горелово, а осенью, когда перед семьей возникла перспектива бескошачьей зимы, беспризорника Кошу, со всеми его деревенскими повадками и распутными привычками, взяли в Ленинград. А Фомка-Третьяк, такой же парвеню, как и Коша, был родом с Фонтанки, 65, и характер его был явно испорчен врожденной привилегией. С младых ногтей он оказался наделен тяжелой и неистребимой фанаберией служащего БДТ, сродни той, которая портила нравы малой части нашего худсовета.

Матерью его была прописанная в БДТ Муся, или Машка, всегда беременная или обремененная сосущим потомством, что требовало от коллектива постоянного поиска «хороших рук». Известен случай, когда Машка, или Муся, в состоянии крайней беременности вошла в зрительный зал и имела неосторожность потереться о брюки Товстоногова.

— Что такое?! — нервно вскричал он. — Кто пустил кошку на рэпетицию?! Где комэндант?!

Но вместо коменданта на сцену вышла завреквизитом, красивая и спокойная Лида Курринен, и умиротворяюще спросила:

— Георгий Александрович, разве вы не знаете, что кошки приносят в дом счастье?..

В зале повисла пауза, во время которой Муся приблизилась к сцене и стала тяжело подниматься по приставной лесенке, предназначенной для главного режиссера. Увлекаясь, Гога спешил к артистам и вспархивал на сцену, чтобы показать или объяснить что-то важное. Именно этот адмиральский трап и заняло собой брюхатое, плебейское, жалкое существо. Общее напряжение росло, а Муся вовсе не спешила, отдыхая на каждой ступеньке, и наконец стало ясно, что без посторонней помощи ей не подняться.

Первым не выдержал Товстоногов и с той же страстью, с которой только что выражал свой протест, властно потребовал:

— Помогите же человеку подняться на сцену!..

Раздался вздох облегчения, и Лида Курринен поспешила навстречу бедной роженице. Так Муся получила человеческий статус и стала пользоваться признанием не только дирекции и театральных служб, но общественных организаций и близких театру людей…

Никто не взялся бы подсчитать, сколько детей она произвела на свет, выдавая их большими обоймами и с неслыханной частотой. И Фомка-Третьяк, попавший в прекрасные руки Розенцвейга, был одним из них. В отличие от матери, казавшейся трехцветной, серой, с черными и рыжими пятнами, отпрыск был удручающе сер и, несмотря на явную откормленность, напоминал жителей помойки. Немногим лучше выглядел и гореловский дачник Коша. Между тем оба они чувствовали себя хозяевами Зверинской и научились не только вскрывать холодильник, но вскакивать на стол и совать носы в тарелку столующегося композитора.

В напряженной атмосфере молчания и неожиданных вспышек коты взяли сторону Сени. Говорила ли в них мужская солидарность или глубокое понимание внезапной влюбленности, сказать трудно, но оба они, как могли, спасали композитора Р. от домашнего одиночества.

И тут пришло письмо от Иосико. «Я люблю вас, сенсей», — прочел он и быстро вышел на улицу…

Смотрите, как далеко вперед забежал одышливый автор!

Они еще катят в автобусе, едут на экскурсию, в седьмом ряду по левой руке Р. и Р., артист и композитор, один уперся в красную тетрадку, а другой смотрит за окно. Они не знают, что произойдет по приезде домой ни с тем, ни с другим. Куда же спешить? Дай себе время войти в сад камней, сбрось свое бремя, дай себе время ступить в мир теней, дай себе время… Эй, что такое?.. Да так… Не обращайте внимания…

— Что пишешь? — это Валя Ковель подошла к нашему ряду. — А поздравление Георгию Александровичу уже написал?

— Но это же к шестнадцатому!.. Время есть…

— То у тебя мало времени, то много, — недовольно сказала Валентина. — Ты смотри, не подведи!.. В посольстве все должно быть знаешь как?! Чтобы подымало!.. Как гимн!.. Юра Аксенов уже полкапустника написал!..

— Молодец, — сказал Р. и попросил: — Валя, ты, пожалуйста, не дави, а то ничего не получится…

— Как это не получится? — Она повысила голос, и к разговору стали прислушиваться соседи. — Имей в виду , от тебя ждут!.. Вечно ты, Володька, выегиваешься!.. Вот у тебя тетрадка, вот ручка, пиши давай! — И она вернулась на свое переднее место.

«Егда зъванъ будеши на бьракъ не сяди на предьнемь месте», — вспомнил Р. урок старославянского, которому не нашлось лучшего применения. На свежие японские картинки за окном снова стали наплывать сценки с Мастером. И правда, вот ручка, вот тетрадка, какие проблемы?.. Но прикладные вирши к конверту с иенами — сущий пустяк в сравнении с заказной славицей для посольства. От тебя ждут. Кто?.. Сам Гога?.. Вряд ли!.. Надо же так сказать: «Чтобы подымало!». Она и сама не поняла, как точно выдала заданье. Это смешно, но его ставят в положение гимнописца Михалкова или других, настоящих поэтов, от которых страшное время требовало сладких стихов. Им нужен «Марш энтузиастов». Или парадный портрет со звездой на лацкане. «Знакомая, негаснущая трубка»… В нашем случае — сигарета «Мальборо»…

За окном продолжали мелькать иностранные радости хайвея. Евсей Кутиков, Тэд Щениовский и кто-то еще, загружая новенькие стереомагнитофоны, громко восхищались солнечными батареями на каждой крыше и удивительно красивыми рощами бамбука. Сказочная Япония бежала навстречу. Будь благодарен, пиши!.. Нет, он — в размышлении!..