Александр Поповский - Пути, которые мы избираем

Быкову не впервые с помощью звонка, метронома и ламп расстраивать отправления организма, ставить вопросы природе. Но на этот раз возникла необычайная трудность. Опыты предстояло вести на человеке, и кто знает, как это отразится на нем. Вправе ли ученый рисковать здоровьем людей? Вдруг случится несчастье? Нельзя! Невозможно! Пусть во имя человечества, всего святого, все равно — не следует смешивать цену жизни человека и кролика.

Спор был старый, известный тем, кто когда-либо приближался к границам физиологии и медицины. Прошли недели в размышлениях, и выход был найден. Ученый как-то обратился с вопросом к помощнику:

— Скажите, Александр Алексеевич, испытуемый после того, как в его сосудах наступал разброд, легко приходил в нормальное состояние?

— И быстро и легко, если предоставить испытуемому отдых, — ответил Рогов. — Как только прекращалось слишком частое чередование холода и тепла, разброд сменялся покоем.

«Так и следовало ожидать, — подумал Быков. — Жизнь многообразна и сложна, человек часто подвергается подобным испытаниям, и организм должен располагать возможностью их устранять. Можно с чистой совестью проверить наблюдения на человеке».

Нелегкая задача изменять деятельность сосудов по собственному плану. Ни в книгах, вдохновлявших ученого, ни в устных высказываниях его современников он ответа не находил. Надо было его искать, и задача тем более осложнялась, что у плетисмографа сидел человек. Быков это понимал. Но мог ли он отказаться от намеченной цели? Перед его мысленным взором за лабораторией неизменно виделась клиника…

К прежним опытам ничего не прибавили. Поворот выключателя электрической лампы расширял у испытуемого кровеносные сосуды, стук метронома их сужал. Изменили только порядок: испытания холодом и теплом происходили не последовательно, а вперемежку. Мускулатуру сосудов лишали передышки. Вот звучит метроном, проходит полминуты, минута — и идет ледяная вода, за этим тотчас загорается электрическая лампа — нагретый змеевик уже дышит теплом.

Так длится недолго, в состоянии сосудов наступает перелом. Электрический свет, способствовавший их расширению, начинает вдруг сосуды сужать, а метроном — расширять. Что удивительно — колебания маятника частотой в шестьдесят ударов в минуту, прежде безразличные для организма, приобретают вдруг власть над ним. С каждым новым испытанием разлад увеличивается. То, что рождало возбуждение, вызывает торможение, и наоборот. Как будто сбитый с толку организм все стал воспринимать превратно: холод — как тепло, а тепло — как холод.

Результаты превзошли ожидания ученого. С помощью условных раздражителей он вызвал сосудистый невроз — болезнь, широко известную клинике. Стуком метронома и сиянием электрических ламп воспроизвели состояние, возникающее в результате сильнейших нравственных и физических страданий.

Помощник Быкова не подозревал, как много в те дни передумал ученый. Это не были размышления перед серьезным затруднением, неожиданно возникшим в работе. Это были мысли об итоге, сопоставление того, что известно, с тем, что предстоит найти. Ученый узнал, что явления внешнего мира, посторонние для организма, могут на время овладевать источником жизни — кровяным потоком — и расстраивать его. В самой природе вызванного расстройства Быков увидел нечто родственное с неврозом, воспроизведенным Павловым. Перенапрягая у собаки мозговые процессы испытаниями, знаменитый физиолог наблюдал изменения в поведении животного. Вид пищи, дотоле вызывавший у собаки возбуждение, порождал торможение. Собака не роняла слюну и отступала перед вкусно пахнущим мясом. Но едва пытались это мясо унести, животное бросалось за ним. Павлов назвал эту фазу парадоксальной. В опытах с кровеносной системой, перенапряженной испытаниями, организм также откликался парадоксально — расширением сосудов вместо сужения и наоборот.

То, что Павлов открыл на пищевом центре мозга, Быков и его помощник подтвердили на сосудодвигательном…

Рогов перенес свои исследования в клинику. Рано или поздно он должен был к такому решению прийти. Творческие пути физиолога, как бы они ни были переплетены, неизменно ведут из лаборатории в больничную палату. Сколь бы успешны ни были опыты над животными, наступает момент, когда добытые материалы необходимо проверить у изголовья больного. Так в свое время Иван Петрович Павлов после долгого изучения природы возбуждения и торможения в лаборатории перенес свои исследования в клинику. Он нашел больного с глубоко поврежденной нервной системой, почти отрезанного от впечатлений внешнего мира: единственный глаз и одно ухо — все, что осталось у больного от органов, воспринимающих окружающее. Достаточно было их закрыть, и ясность сознания меркла. На человеке, таким образом, было подтверждено, что мозг, огражденный от внешних раздражений, покорный закону торможения, погружается в покой.

В клинике разрешал свои сомнения и Быков.

Трудами Павлова было установлено, что каждый род пищи вызывает желудочный сок определенного состава, однако не было известно, в какой мере этот сок зависит от большего или меньшего расположения организма к тому или иному роду пищи. Продолжая исследования Павлова, Быков нашел в клинике больных со сквозным отверстием в пищеводе, из которого пища выпадала, а из желудка тем временем изливался желудочный сок. Можно было измерить его кислотность, изучить химический состав. Эти больные дали возможность физиологу установить, что менее желанная еда встречает в желудке сдержанный прием, а более желанная — обильное выделение сока.

Наблюдение над больными позволило также изучить состояние головного мозга во время умственного и физического напряжения, во сне и бодрствовании. Исследуя больных с проломленным черепом, пострадавших от несчастного случая, ученые могли убедиться, что умственный труд увеличивает объем головного мозга, неожиданный шум и возбуждение вызывают приливы крови и разбухание его; сон уменьшает объем полушарий, мозг опускается и чуть холодеет. С пробуждением прежний его объем восстанавливается.

Решение Рогова продолжить свои исследования в больнице пришло после серьезных и трудных размышлений. Привычку думать вслух, подолгу спорить с невидимым противником молодой человек приобрел в короткий срок своей учительской практики.

— Поздравляю, Александр Алексеевич, с окончанием работы, — сказал себе Рогов, — поздравляю с успехом…

Ассистент Быкова встретил свою удачу со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он выполнил свое дело как мог, труд был сложный, нелегкий, теперь все позади, он свободен и может передохнуть. Опыты над сосудами доставили ему много счастливых часов. Сколько нового и неожиданного было в каждом эксперименте! Он привык всюду думать о них. Со старой темой он сжился, кто еще знает, что принесет с собой новая.