Георгий Жуков - Воспоминания и размышления

Мальчишки, опустив глаза, молчали, а один сказал:

– У нас не было иного выхода, как брать оружие и становиться на оборону Берлина. Тех, кто не шел, забирали в гестапо, а оттуда возврата не было…

Из дальнейших разговоров выяснилось, что несколько человек – людей более старшего возраста – были здесь из тех, кто в ноябре 1941 года дрался под Москвой. Я сказал, что мне тоже пришлось драться под Москвой. Один раненый солдат заметил:

– Лучше не вспоминать эту трагедию, которая постигла немецкие войска. От нашего полка из полутора тысяч штыков осталось не больше 120, да и те были отведены в тыл в обмороженном состоянии.

– А где ваш полк дрался? – спросил я.

– Под Волоколамском, – ответил раненый.

– Значит, мы с вами старые знакомые, – пошутил я. Тот же раненый спросил:

– Нельзя ли узнать, где и на каком участке вы, господин генерал, дрались?

Я сказал, что командовал войсками Западного фронта под Москвой.

Один из сопровождавших меня офицеров добавил, что с ними говорит Маршал Советского Союза Жуков. Все с интересом стали рассматривать нашу группу.

Мы спросили раненых, как их кормят, как лечат русские доктора. Все наперебой стали расхваливать питание и внимание советского медицинского персонала. Один из наших врачей заметил:

– Немцы добивали наших раненых, а мы вот ночи не спим, восстанавливая ваше здоровье.

– Это не простые немцы так поступали, – ответил раненый старик, – это немцы-фашисты.

– А есть ли среди вас фашисты? – спросил я.

Молчание… Я снова спросил. Опять молчание. Тогда поднялся солдат лет пятидесяти пяти и, подойдя к койке другого солдата, толкнул его в спину и сказал:

– Повернись!

Тот нехотя повернулся.

– Вставай и доложи, что ты фашист!

Когда мы уходили из госпиталя, раненые просили оставить всех их на попечении советских врачей и медсестер.

В первые послевоенные дни и месяцы нам часто приходилось встречаться с руководителями немецких коммунистов Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и их ближайшими соратниками. С болью в душе говорили они о тяжелых потерях, которые понесла компартия, лучшая часть рабочих и прогрессивно настроенная интеллигенция. Их глубоко беспокоило тяжелое положение немецких трудящихся.

По просьбе Коммунистической партии Германии и лично В. Ульбрихта Советское правительство установило для берлинцев повышенные нормы продовольствия.

Так поступали советские люди в Германии после разгрома фашизма.

А что замышлял Гитлер в отношении советского народа?

Готовясь к захвату Москвы, Гитлер дал директиву, которую я хочу напомнить еще раз.

«Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель – будь то мужчина, женщина или ребенок – не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой.

Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».

Не лучшую участь готовили гитлеровцы и Ленинграду, который они предполагали сровнять с землей.

«Для других городов, – говорил Гитлер, – должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами»[ 177].

Подобную варварскую дикость и жестокость трудно понять нормальному человеку.

Честно говоря, пока шла война, я был полон решимости воздать сполна гитлеровцам за их жестокость. Но когда, разгромив врага, наши войска вступили в пределы Германии, мы сдержали свой гнев. Наши убеждения и интернациональные чувства не позволяли нам отдаться слепой мести.

В конце марта 1946 года, когда я вернулся после сессии Верховного Совета снова в Берлин, мне передали, чтобы я позвонил И. В. Сталину.

– Правительство США отозвало из Германии Эйзенхауэра, оставив вместо него генерала Клея. Английское правительство отозвало Монтгомери. Не следует ли вам также вернуться в Москву?

– Согласен. Что касается моего преемника, предлагаю назначить Главкомом и Главноначальствующим в советской зоне оккупации в Германии генерала армии Соколовского. Он лучше других знаком с работой Контрольного совета и хорошо знает войска.

– Хорошо, мы здесь подумаем. Ждите указаний. Прошло два-три дня. Поздно вечером мне позвонил И. В. Сталин. Справившись, не разбудил ли меня своим звонком, сказал:

– Политбюро согласно назначить вместо вас Соколовского. После очередного совещания Контрольного совета выезжайте в Москву. Приказ о назначении Соколовского последует через несколько дней.

– Еще один вопрос, – продолжал И. В. Сталин. – Мы решили ликвидировать должность первого заместителя наркома обороны, а вместо него иметь заместителя по общим вопросам. На эту должность будет назначен Булганин. Он представил мне проект послевоенного переустройства вооруженных сил. Вас нет в числе основных руководителей Наркомата обороны. Начальником Генерального штаба назначается Василевский. Главкомом Военно-Морского Флота думаем назначить Кузнецова. Какую вы хотели бы занять должность?

– Я не думал над этим вопросом, но буду работать на любом посту, который Центральный Комитет партии сочтет для меня более целесообразным.

– По-моему, вам следует заняться сухопутными войсками. Мы думаем, во главе их надо иметь главнокомандующего. Не возражаете?

– Согласен, – ответил я.

– Хорошо. Вернетесь в Москву и вместе с Булганиным и Василевским поработаете над функциональными обязанностями и правами руководящего состава Наркомата обороны.

В апреле 1946 года я вернулся в Советский Союз и через несколько дней зашел к Н. А. Булганину. Он был явно смущен, видимо, зная о моем разговоре с И. В. Сталиным.

После рассмотрения Положения о Наркомате обороны у меня возникли серьезные разногласия с Н. А. Булганиным о правовом положении главнокомандующих видами вооруженных сил и первого заместителя наркома. По его проекту получалось так, что главкомы в практической работе имеют дело не с наркомом обороны, а с его первым заместителем. Защищая свой проект, Н. А. Булганин пытался обосновать его тем, что нарком обороны И. В. Сталин перегружен делами партии и государства.

– Это не довод, – сказал я Н. А. Булганину и попытался отвести его аргументы. – Сегодня нарком Сталин, а завтра может быть другой. Не для отдельных лиц пишутся законы, а для конкретной должности.

Обо всем этом Н. А. Булганин в извращенном виде доложил И. В. Сталину. И через день И. В. Сталин сказал мне, что над Положением о Наркомате обороны придется еще поработать.

Н. А. Булганин очень плохо знал военное дело и, конечно, не смыслил в оперативно-стратегических вопросах. Но будучи человеком интуитивно развитым, хитрым, он сумел подойти к И. В. Сталину и завоевать его доверие[ 178].