Игорь Шелест - С крыла на крыло

- Не богохульствуйте...

Потом уже хор грянул: "Во здравие!"

- Ну, а там, на фронте? - спросил я.

- Тоже было... Прочтя газету, многие офицеры из авиационных частей - кто знал меня - приехали отдать мне свой последний солдатский долг.

Мы хоронили бедного Шарапова. Я стоял у гроба и приводил в ужас, в оцепенение входящих в церковь. Видавшие виды вояки бледнели, отступали и крестились.

Мне приходилось их убеждать, что я здесь, а не в гробу. Но и мое положение было страшным: присутствовать как бы на своем отпевании... В настроении людей, кроме подавленности, было и смятение. Бедный герой Шарапов - ему вдвойне не повезло. Он погиб, а люди пришли отдать почести другому...

Мы помолчали.

- Та-ак, - сказал я наконец, - а ваши иллюстрации к Крымским легендам сохранились?

- Да, я их сейчас покажу.

День слета, пропавший без вести!

Какой это был день недели, трудно сказать. Понедельник?.. Пятница?.. Число?.. Никто не помнит. О нем трудно найти хоть строчку в каких-нибудь отчетах.

Одно известно - это случилось на десятом слете в 1934 году.

Заглядывая в те времена, вижу не только шумную историю, не только день потерянный. Сдается, было что-то и еще.

Впрочем, судите сами.

В тот день дул сильный южный ветер. На одном из тридцати планеров, висевших над долиной Коктебеля, где-то висел и я. Висел, вернее двигался, но очень медленно - ветер состязался с планером в скорости и не пускал нас вперед.

В такие дни, когда "южак" обещал "работать" сто часов подряд, при солнце днем бывало марево. Обычно наблюдалась какая-то пульсация, хлопающая в ушах дыханием, оханьем машины.

Через нос вижу прямо под собой обе вершины Карадага и сразу все склоны их, чего с земли увидеть невозможно. Солнце в зените, время к обеду. На скалы и лес, на балки, пропасти, расщелины, обрывы - на все наброшен прозрачный оранжевый платок. Теней почти нет.

Море. С этой высоты оно большое. Кажется, чуть напряги зрение - и увидишь берег Турции. Но горизонт теряется в туманной дымке. Где-то там рождаются наши ветра.

В кружевах барашков вода блестит холодной сталью. Отсюда она не кажется манящей, ласковой и теплой.

Стоит чуть повернуть на запад, и я стремглав несусь навстречу Узун-Сырту, Коклюку. Будто рядом огромный Агормыш - медведем, насупленным и мохнатым, охраняет Старый Крым.

Я прохожу над стартом, посматриваю вниз. Что там? Кто-то сел, наверное, спешит обедать; другие выстроились взлетать... Нет, что-то не то. Почему затишье?

Обычно один-другой то и дело в воздух. А тут - молчат! Стоп! Что за черт?.. Знак общей посадки! Всем приказано садиться, кроме двух номеров... Эти два номера я знаю. Один "Темп" Павла Головина, он взлетел еще чуть свет - пошел на продолжительность. На В-2 с попыткой побить такой же рекорд летает Сухомлин.

Когда пишу сейчас, вижу перед собой их обоих - цветущих, больших, с улыбками сильных. Паша в тот день был в черном реглане. Иван - в синем комбинезоне. Оба рекордсмены слетов; Сухомлин через год продержался над Коктебелем тридцать восемь часов десять минут. Добился своего.

Павел Головин, один из первых Героев Советского Союза, летал в 1937 году на Северный полюс. Потом работал испытателем у Поликарпова и погиб на одном его опытном самолете.

С Иваном мы иногда встречаемся. Он авиационный рекордсмен, испытывает туполевские самолеты.

Но вернусь к слету.

В чем тут дело? Вижу, планеры постепенно снижаются, прекращают поиски рекордных дорог. В душе досадно, и мне кажется, что слышу, как бранятся сейчас азартные соперники Виктор Расторгуев и Семен Гавриш. Тоже нужно прекращать полет. Представляю их лица!

Приказ земли надо выполнять - ухожу в нисходящий поток над Коклюком и быстро снижаюсь. И только теперь, повернув обратно в долину, вижу необычное. У склона Узун-Сырта пилотажный планер Г-9-й накручивает каскад из петель. Три... четыре... Потеряет высоту, окажется ниже склона, и мчится стремглав к отвесной горе, подставив наискось крыло. Кажется, вот и все тут... Нет! Могучий ветер возносит его, как поплавок. Котлован голубой долины будто наполнен до края прозрачной жидкостью. В нем играет бойкая рыбешка...

Вот планер набрал высоту - и опять в долину; там разгон вниз и знай себе гнет петли.

Кто это? - прикидываю, не различив сперва цифр. А-а, Молчанов! Да что же это он?.. Похоже, и не думает кончать. Вот те на!

Я пошел на посадку, а Молчанов петлил еще и еще. Сколько он их там навертел? Людей на старте, планеров становится все больше.

Вот и моя земля. Южная долина исчезла за бугром. Быстро мчится в нисходящем потоке каменистая поверхность с колючей травой - плато родного Узун-Сырта. Покачало, покорежило болтанкой. Подбираю ручку и резко жму ее к коленям вправо, влево - еще быстрей, и вот планер уже крадется, накренив крыло. Еще миг. Сижу.

На старте в бурлящей группе собрался весь слет: планеристы, летчики, конструкторы, корреспонденты, художники, поэты, гости - все здесь!

- Неслыханно! Позор! - начальник слета Минов смотрит в бинокль. - Немедленно посадить его!

- Посадить! - кричит начальник штаба. - Хулигана воздушного - прямо на гауптвахту!

Начальник летной части Кошиц предлагает:

- Леонид Григорьевич, разрешите я слетаю к нему, оттесню с потока, заставлю снизиться.

- Да, конечно, - соглашается Минов. - Надо принять все меры!

Дмитрию Александровичу Кошицу подтаскивают двухместный планер. Он взлетает. Мы видим - подбирается вплотную, пока Молчанов жмется к склону, чтобы набрать побольше высоты для продолжения фигур.

Кошиц что-то кричит нарушителю и бог знает какие "выбирает" при этом слова. Но тот, завороженный, шарахается опять в волну.

Кошиц только успевает отпрянуть в сторону. Пилот словно сошел с ума!..

Все перепробовав, начлет сел; подошел с рапортом к Минову, весь позеленевший от гнева. Минов тоже стоит бледный, таким его видеть приходилось не часто.

- Шутка сказать - всем придется сесть. Не дает, мерзавец, летать ни Головину, ни Сухомлину. Сорвал рекордный день! - говорит Минов.

- Кошиц, прикажите подготовить самолет, я сам слетаю к нему и посажу нахала! - скомандовал Минов.

Кривая дерзости пилота достигла наивысшей точки.

Через несколько минут над головами пронесся треск мотора. Самолет У-2 отправился на встречу с обезумевшим планером.

Минов подходил к Молчанову с боков: слева, справа. Жестикулировал, сжимая кулаки; заходил вперед, пытаясь сдуть нахала потоком от винта - все бесполезно!

Потом Минов в гневе рассказывал:

- Что делать? Корчит рожи дурацкие, высовывает язык!..

Мы видели с земли, как у Молчанова сорвало крышку кабины. Слетев на одной из бесконечных петель, она буквально скользнула по носу. Еще одна отметка! По щекам мазки, растертые рукавом.