Александр Нильский - Закулисная хроника

В молодости он написал драму «Смерть Ляпунова», имевшую большой успех. Вступая в должность директора, он высказал пожелание Федорову и другим, имевшим давление на репертуар, чтобы его пьесы при нем не играли.

— Но почему? — удивился Павел Степанович. — Она превосходна и сделает сборы.

— Мне за нее неловко… Это мой юношеский грех… Кроме того, я, как начальник, должен быть лишен прав на постановку своих сочинений. Что скажут другие Драматурги? Я бы не хотел, чтобы они на меня обижались…

Он твердо держался этого мнения, и когда придумал сценарий известной исторической пьесы «Василиса Мелентьева», то не стал его разрабатывать сам, а отдал весь свой материал А. Н. Островскому, который по его конспекту и написал эту драму, десятки лет не сходящую с репертуара столичных и провинциальных театров.

Гедеонов не отличался своей внешностью, это был бледнолицый господин с длиннейшими густыми бакенбардами, с курчавой, белокурой, начинавшей седеть головой и со спокойными, безжизненными глазами. Оп постоянно имел вид серьезного, сосредоточенного человека, не обращающего ни малейшего внимания на окружающее его. В высшей степени вежливый и обходительный, хотя и не без сухости в обращении, он, в противоположность графу Борху, вступая в директорство, просил Федорова не делать официального представления ему артистов.

— Я сделаю это гораздо проще, — сказал он, — перезнакомлюсь со всеми при случае.

И точно, мое, например, знакомство с ним произошло оригинальным образом.

В один из спектаклей Александринского театра подходит ко мне в антракте Гедеонов, о наружности которого до этого я не имел никакого понятия, и говорит:

— Позвольте представиться и познакомиться: я директор императорских театров.

В первый и, должно быть, в последний раз видел я такое начало знакомства начальника с подчиненным.

С. А. Гедеонов был в полном смысле слова джентльмэн. Это можно заключить из одного поступка его с актером Б., который, не получая просимой прибавки к разовым, вздумал скомпрометировать директора публичным напоминанием о карточном долге его отца. Мстительный Б. явился в приемную начальника и как только тот вышел из кабинета, он смело подошел к нему и громко сказал!

— В. п., ваш покойный родитель, играя со мной незадолго до своей отставки в карты, проиграл мне тысячу рублей и не заплатил их в обещанный срок. Теперь, крайне нуждаясь в деньгах, я осмеливаюсь обеспокоить ваше превосходительство вопросом: не пожелаете ли вы отдать долга Александра Михайловича?

Гедеонов, ни сколько не смутясь и не проверяя заявления Б., спокойно ответил:

— Память отца моего для меня священна, и я с удовольствием сию же минуту вручу вам его долг. Это моя обязанность!

И сейчас же вынес Б. требуемую сумму, но на прибавку, все таки, не согласился.

Степан Александрович не особенно любил драматический театр. Большим его вниманием пользовалась опера, в особенности же итальянская, которая до него влачила жалкое существование и упала до того, что не делала никаких сборов. При Гедеонове она снова расцвела и опять сделалась модным средоточием столичной аристократии и завзятых меломанов. На подмостках Большого театра появились Патти, Лукка и другие знаменитости, вновь овладевшие симпатиями петербуржцев к оперным представлениям.

Вступив в управление театрами, Гедеонов определил на службу в дирекцию эрмитажного чиновника Н. А. Лукашевича, которому поручил заведование театральным гардеробом и декоративною частью. Впоследствии г. Лукашевичу пришлось играть немаловажную роль в театральном управлении. Он быстро пошел по служебной стезе и завоевал себе самостоятельное место по хозяйственной части, которая всегда пребывала ведением управляющего конторой, а немного позже, при директорстве барона Кистера, заменил хворавшего Федорова, после смерти которого был назначен начальником репертуара. Не берусь разбирать и обсуждать деятельность г. Лукашевича, но помню только одно, что для иных подчиненных, как, например, для представителей оперной сцены, он был матерью, а для всех других — мачехой. Дослужившись до генеральского чина и театральной реформы, он уволился в отставку. По уходу от службы С. А. Гедеонова, вместо него начал управлять императорскими театрами главный контролер Министерства Двора, всесильный в то время барон Карл Иванович Кистер. До 1881 г. он самостоятельно заведовал всем и никто не назначался директором театров до наступившей реформы всего прежнего и назначения нового министра Двора, графа И. И. Воронцова-Дашкова. Барон Кистер немедленно оставил придворную службу и, удалившись за границу, скончался несколько лет тому назад.

От начальства естественный переход к сослуживцам, которых в тридцатипятилетний промежуток моей службы было бесчисленное множество.

Начну с самого старейшего из них, «деда русской сцены», Ивана Ивановича Сосницкого, которого я знавал еще задолго до своего поступления в Александринский театр, а именно в раннем детстве, когда он при наездах в Москву посещал моего отца, доводившегося ему старым приятелем. По переселении же своем в Петербург, я был одним из самых близких его знакомых и долгое время пользовался его уроками в первое время моей службы.

Сосницкий памятнее других для меня еще и потому, что лет десять подряд я одевался в одной с ним уборной, кстати сказать, ныне уже упраздненной. До меня эта уборная принадлежала знаменитым трагикам В. А. Каратыгину и Брянскому; еще в их времена Иван Иванович на свой счет устроил себе отдельный «уголок» на антресолях, на которые вела круглая маленькая лестница. Уголок Сосницкого был чистенько обставлен диваном, столом и шкафами, для хранения его париков и аксессуаров; пол был обтянут ковром. Кроме того, в одной из стенок антресолей существовало окно, из которого Иван Иванович разговаривал с нижними соседями, с наслаждением покуривая трубочку. Потолок импровизированной уборной Сосницкого был так низок, что когда устроили в Александринском театре газовое освещение, то температура доходила в ней до 40 градусов, то есть получалась чуть ли не африканская жара.

Прежде чем говорить о характере, странностях и эпизодах из жизни «деда русской сцены», следует заметить для сведения лиц, мало знакомых с петербургским театром, что Сосницкий был один из замечательнейших и талантливых артистов своего времени. Он с честью прослужил на императорской сцене 62 года и до последних дней службы был тонким художником и выдающимся артистом.