Александр Нильский - Закулисная хроника

— Уж будьте покойны… пристану, как пластырь… ни на шаг не отойду от него…

— Смотри же! Забыт не будешь…

На следующий день Васильев явился в театр чуть ли не за два часа до представления и в уборной, согласно предварительному уговору, встретился с мстительным трагиком, который тотчас же принялся его гримировать. Прежде всего надел он на него рыжий парик, с длинными, густыми клочьями волос, отчего голова Павла Васильевича получила необычайно огромный вид; лицо его выпачкал красной краской и вообще сделал из его физиономии нечто такое, что сам Васильев чуть не лопнул со смеху, осматривая себя в зеркало. Если же ко всему этому прибавить испанский костюм, то уморительная карикатура на Горацио будет вполне законченной.

Не осмеливаясь ослушаться трагика, обладавшего внушительными кулаками и крайне беспокойным характером, Васильев в своем бесподобном гриме не показывался никому до самого своего выхода на сцену. Но когда он появился перед глазами многочисленной публики, собравшейся на этот спектакль, то весь театр в патетическом месте разразился дружным смехом. Гастролер положительно остолбенел. Он с диким ужасом взглянул на Горацио и весь затрясся, как в лихорадке. В свою очередь, перетрусил и Васильев, предчувствуя, что эта проделка не может пройти для него бесследно. Однако, собравшись с духом, он до конца выдержал свое карикатурное изображение роли и, чуть не уцепясь за дебютанта, начал расхаживать за ним по сцене. Ничего не понимая, гастролер попятился в сторону — Васильев за ним, гастролер в другую — Васильев тоже. Наконец, дебютант прямо-таки начал метаться по сцене, а Васильев все от него не отстает. Публика неудержимо хохотала, гастролер бешено скрежетал зубами, а Павел Васильевич продолжал с наивным выражением лица подавать реплики. Кое-как картину окончили. Не успели опустить занавеса, как Васильев бросился в уборную и заперся в ней; гастролер яростно кричал:

— Где этот негодяй? Дайте мне этого душегубца, я из него наделаю котлет!

Явившийся антрепренер еле-еле успокоил расходившегося гастролера, а когда пошел объясняться с Васильевым, то встретил энергичный отпор со стороны своего трагика, который внушительно заметил ему:

— Сам виноват! Не смей делать ни малейшего замечания этому молодцу? Почему он знает, как надо гримироваться и как следует играть в трагедии… Он ведь комик…

— Комик, но не сумасшедший… Таким эфиопом можно загримироваться только на любительском спектакле в больнице для душевнобольных?.. Знаю я, что это нарочно, что это подвохи…

Для последующих актов Васильев перегримировался; однако публика не могла в продолжение всего спектакля забыть его первого явления и все время посмеивалась. В общем, впечатление получилось невыгодное, благодаря чему дебютант на другой же день уехал из этого города, не желая продолжать гастролей, так неудачно начавшихся.

Когда Васильев был совсем еще мальчиком и учился в московском театральном училище, с ним произошло однажды на масленице, во время утреннего спектакля в Большом театре, гораздо большее приключение, имевшее также более печальный исход.

С петербургской балериной Андреяновой, командированной в Москву на гастроли, был отправлен балетный фигурант Александр Львович Леонидов, брат известного трагика Леонида Львовича Леонидова, тогда служившего на московской драматической сцене. Директор послал его сопровождать Андреянову специально для участия в балете «Сатанилла», в котором она имела всюду выдающийся успех я в котором привыкла играть с Леонидовым.

Александр Львович слыл за оригинала. Будучи не больше как только фигурантом балета, он держал себя крайне гордо и независимо перед всеми, даже перед начальством. Необыкновенно честный, прямой и добрый человек, он в минуты поклонения Бахусу был неукротимым и часто позволял себе излишества. Выпивал же он частенько, потому его жизнь была переполнена анекдотическими происшествиями, иногда даже скандального характера. Он обладал исключительной фигурой и физиономией, возбуждавшими в каждом чувства страха и уважения. Леонидов был ужасающе худ и безобразно высок; его массивная голова была покрыта густыми волосами огненно-рыжего цвета, а лицо украшалось длинным и почему-то кривым носом. Благодаря всему этому, ему поручались роли преимущественно чертей и привидений. В «Сатанилле» же он до того хорошо изображал сатану, что директор нашел необходимым послать его в Москву вместе с Андреяновой, не рассчитывая найти в московской балетной труппе достойного партнера петербургской балерине.

В утренний спектакль, о котором идет речь, шел именно этот балет. Васильев играл чертенка. После первого действия подходит почему-то к нему, а не к кому другому, хотя чертенят была целая группа, — Леонидов и говорит:

— Эй, чертенок!.. Блинов поесть не хочешь?

— Хочу, — бойко ответил Павел Васильевич, приходившийся в то время Алескандру Львовичу чуть не по колено.

— Так пойдем со мной… неподалеку отсюда… я тебя накормлю…

— А как же спектакль?

— Поспеем! Мы ведь до последнего акта не заняты… Отлично закусим и на сытый желудок лучше отбарабаним свой адский выход…

— Оно, конечно, это очень хорошо, но только, пожалуй, не поспеешь еще переодеться…

— Это зачем? Не надо переодеваться!

— Как же так-то? Куда ж пойдете в таком костюме, да еще с длинным хвостом?..

— Пустое толкуешь!.. Я и сам не буду переодеваться… Накинь на плечи шинель, я надену шубу, и отправимся к брату. У него сегодня блины…

— Если так, то с большим удовольствием… И даже разгримировываться не будете?

— Зачем? Брат свой человек — не осудит…

Накинув на чертовские костюмы верхнее платье и нахлобучив фуражки, Леонидов с Васильевым потихоньку вышли из театра и поспешно перешли площадь. Их появление в квартире Л. Л. Леонидова произвело сенсацию. Все общество, благодушно настроенное блинами, встретило их дружным хохотом.

— Мы на минутку, — заявил Александр Львович. — Нам еще предстоит выход в последнем акте…

Им подали блинов. Они усердно принялись за их истребление, причем «сатана» пил водку почти безостановочно и приказывал «чертенку» воодушевить себя каким-нибудь слабым вином, что тот не без охоты исполнял. Завязалась общая беседа, и Леонидов совершенно забыл о театре. Вдруг, в самый разгар какого-то оживленного спора, раздается сильный звонок, и на пороге появляется один из помощников балетного режиссера.

— Вы с ума сошли! — крикнул он на величественного сатану, энергично размахивавшего руками и что-то с жаром доказывавшего присутствующим. — Из-за вас затянулся последний антракт! Сейчас ваш выход!

— Виноват, осатанел, — сострил Леонидов и опрометью бросился на улицу, где ожидала его театральная карета. За ним кубарем полетел Васильев.