Александр Нильский - Закулисная хроника

Актер П. В. Востоков, во время своей службы на казенной сцене, отличался хроническим незнанием поручаемых ему ролей. Его за это недолюбливал Щепкин и часто читал ему нотации, которые Востоков терпеливо выслушивал и, пообещав в будущем исправиться, продолжал по-прежнему оставаться небрежным к прямым своим обязанностям.

Как-то Востоков вздумал, для поправления своих истощенных карманов, устроить литературно-артистический вечер. Для обеспечения сбора порешил пригласить Михаила Семеновича, который для подобных концертов был всегда притягательной силой. Будучи великолепным актером, он был еще более неподражаемым чтецом.

Со страхом и надеждой отправляется Востоков к Щепкину, который встретил его любезно и спросил:

— Чего тебе, почтенный, нужно?

Востоков, робея при мысли, что Щепкин потребует за свое участие большой гонорар, начинает излагать свою «покорнейшую просьбу».

Выслушав его внимательно, Щепкин спросил:

— А хватит ли у тебя, почтеннейший, средств заплатить мне за то, если я возьмусь у тебя читать?

Востоков, смутясь, ответил, что он с удовольствием готов заплатить все, что угодно будет назначить Михаилу Семеновичу, лишь бы только он не отказался.

— Ох, брат, сильно боюсь, станет ли тебя на это, я ведь очень дорого беру.

Востоков, воображая, что он запросит не менее полутораста рублей, дрожащим голосом спрашивает:

— Какая же ваша цена, Михаил Семенович? Не томите ради Бога.

— Моя цена вот какая: учи, брат, потверже свои роли. Если дашь мне слово и будешь учить роли, тогда, изволь, буду и я участвовать в твоем вечере; можешь ставить меня на афишу.

Этими словами Щепкин покончил свой разговор. Востоков не знал, как его благодарить, и Михаил Семенович действительно участвовал без всякой платы.

В подтверждение того, как Щепкин заботился о детальном исполнении каждой играемой им роли, не могу не рассказать о том, что я сам видел.

Однажды на Малом московском театре шла драма «Жизнь игрока», и Щепкин играл в ней старика-отца Жермани. Придя в театр очень рано, я отправился на сцену и застал там одного только Михаила Семеновича, который за целый час до увертюры, уже совсем одетый и загримированный для роли, расхаживал взад и вперед от кулисы к кулисе и что-то озабоченно бормотал про себя.

На отданный ему мною поклон он ответил невнимательным кивком головы и стереотипной фразой:

— Добрый год!

И потом, тем же порядком продолжая бормотать себе что-то под нос, ни на что не глядя, продолжал прохаживаться от одной стороны сцены к другой. Это продолжалось довольно долго. Я за ним с понятным любопытством следил и вдруг, неожиданно, созерцаю такую картину: Щепкин быстро подбегает к одной из кулис и громко, дрожащим голосом восклицает, приправляя слова соответствующей жестикуляцией:

— Сын неблагодарный! Сын бесчеловечный!

Это слова монолога из роли.

А затем опять начал продолжать свое шептание.

Потом, когда съехались остальные артисты, я осведомился у кого-то, всегда ли так рано забирается в театр Щепкин, и мне ответили утвердительно.

— И заметьте, таким образом он проходит каждую роль, хотя бы переигранную им сотни раз. Да вот вам и Жермани — он играет его десятки лет подряд.

Трудно себе представить ту любовь и уважение к сцене, какие сохранял Щепкин до самой глубокой старости. Кто видел этого великого актера в лучших его ролях, не говоря о репертуаре произведений Гоголя, Грибоедова, Мольера, но даже и в таких пьесах, как «Москаль-чаровник» или «Свадьба Кречинского», тот никогда не забудет его. Кроме того, Щепкин был замечательным чтецом.

Покойный Самарин как-то, между прочим, рассказывал мне, что когда его в первый раз назначили преподавателем драматического искусства в императорском театральном училище и поручили ему класс выразительного чтения, то он начал свое преподавание с того, что пригласил Щепкина в школу и просил, чтобы тот прочел его будущим ученикам несколько басен Крылова, единственно для того, чтобы те могли иметь приблизительное понятие о том, как можно и должно читать стихи. Сам же И. В. Самарин не брался показать себя таким образцовым чтецом, в особенности басен, по его мнению самого трудного для чтения рода поэзии. Самарин утверждал, что тому, кто может хорошо читать басни, всего легче сделаться и хорошим актером.

Об Иване Васильевиче Самарине я должен сказать, что в юности ни один актер не производил на мое молодое воображение такого чарующего впечатления, как он. Да и до сих пор я не могу отрешиться от убеждения, что Самарин был таким идеальным исполнителем молодых людей в драме и комедии, что до сих пор остается незаменимым. Он был в своем роде единственным и неподражаемым актером-самородком. Получив образование в театральной школе и проведя всю жизнь в Москве, он не имел возможности посмотреть образцовых представителей драматического искусства за границей, а между тем его игра отличалась именно тою изящностью, какую приходится встречать исключительно у знаменитых иностранцев.

Доказательством этому может послужить то, что, будучи очень еще юным, при гастролях на московском театре знаменитого трагика В. А. Каратыгина и его не менее знаменитой жены А. М. Каратыгиной, Самарин играл с ними в Шиллеровской «Марии Стюарт» роль Мортимера и до того превосходно играл ее, что даже отвлекал внимание зрителей от знаменитых гостей и имел успех, равный с Каратыгиными.

Самарин в свое время был лучшим исполнителем роли Чацкого из всех до него и после него бывших артистов. В особенности превосходен был Самарин в мелодраме и пьесах французского репертуара. Ни одного парижского актера, не исключая Бертона и Дюпюи, я не могу сравнить с Иваном Васильевичем. Более эффектного, ловкого и красивого актера мне не доводилось видеть ни у нас, ни на заграничных сценах. В бытовом репертуаре, а в особенности в пьесах Островского, он очень редко принимал участие, не находя в них подходящих для себя ролей.

И. В. Самарин, дожив до своего пятидесятилетнего юбилея, который торжественно, хотя и не совсем удачно, был отпразднован в Большом московском театре, всю жизнь почти безвыездно провел в Москве. Он очень мало ездил на гастроли и, насколько известно мне, вряд ли где еще играл, кроме Петербурга и Нижнего Новгорода. В начале своего сценического поприща, вероятно, в надежде лучшей для себя карьеры, Самарин пытался перейти на петербургскую сцену и даже играл некоторое время в Александринском театре, но ему не посчастливилось в северной Пальмире, вследствие невозможности конкурировать с любимцем петербуржцев A. М. Максимовым, пользовавшимся расположением не только обыкновенных театралов, но и многих высочайших особ.